"Александр Сергеевич Потупа. Отравление" - читать интересную книгу автора

день-деньской бы жарила-парила, Коленьку тискала, а тут - черти, как
проклятый, перерисовывай.
Судьба хитрозадая какая, ведь Боре - хлебом не корми - карандаш или
кисточку дай, день подряд рисовать будет, а меня через полчаса скукотища за
горло хватает. Надька хоть наорется на службе вволю, а тут только и
глотаешь пыль, и зарплата ерундовая. Борька ни о чем думать не хочет,
плевать ему, что потом будет, хоть бы халтурку какую брал, с его-то
ремеслом - где-кому покрасить, да и слесарить бы мог - на копейку дела, а
как загребают, другие уже на своих "Жигулях" на халтуру выезжают, не то что
Борька.
Хочет, чтоб спокойно ему было, чтоб жизнь вокруг не шелохнулась,
потому и от рисования отступил, бутылку уважает, поганец, и смеется: все,
говорит, художники лакают; так ведь и не художник он, выколотил он из себя
свое дело - то не удалось, это не пошло, выколотил, слабость, она чего
хочешь выколотит.
А Петр Антонович, длинноносый этот гоголь, Надькиной подружки
любовник, рассказывал вчера про пожар - ужас какой-то, в кино такого не
увидишь, в книжке не прочтешь, ведь надо ж - сына родного сожгли, как
Коленька или помладше немного, кого хочешь жги, но ребенка!
Алкаши дурные, мамашка, говорят, на вокзал ездила, мужиков ублажала,
когда рублевки какой на опохмел не хватало, а супруг терпел, да что терпел
- сам же пил на эти деньги, скот свинский...
Тьфу, чтоб он лопнул с его свистком, точно иглу в ухо сунул, на
красный свет лезу, улицы не вижу, совсем баба спятила - руки мокрые, только
что не капает с них, хорошо хоть не подошел ко мне штрафовать и отчитывать,
разревелась бы, тютя несчастная, слабачка.
Интересно, если бы мне на вокзал пойти или так какого-нибудь дядьку
подцепить, чтоб Борька знал, побьет или обругает?
Может, и не обругает - плевать ему на все, мне вот не плевать на него,
а ему - с высокой вышки, ей-богу, не любит он никого, кроме Коленьки, меня
не любит, когда женились, талант свой потерял и весь интерес потерял, с
трещиной он, оттого и ласковый - в бабу, как в пьяный сон ныряет, вынырнет,
фыркнет и опять дела ему ни до чего нет, потому и изменять ему не
интересно. Надькин тюфяк, так он хоть пару раз морду женке бил, Надька в
синяках, как в печатях ходила, смирный Генка, смирный, а только взорваться
умеет, а Борька все терпит, себя самого со счетов списал, а остальное и
терпеть легче, не хочет по жизни митуситься, а вдруг он и прав, и не надо
митуситься - прожил себе без мучительства, и хорошо, туда ведь праведность
свою не утащишь.
А если ему про все рассказать, вот лупал бы глазенками, вот лупал бы,
перекосился б, точно перекосился, и ведь презирал бы меня целый месяц, а то
и побольше.
Жизнь мутнющая.
Ну, хоть тут повезло, совсем очереди нет на прически, хоть тут
повезло...


VI

Везет мне...