"Александр Сергеевич Потупа. Отравление" - читать интересную книгу автора

Все отрезано, как ножом острым, отрезано и точка, никого не найдется,
кто с добром обо мне подумает, и подумать некому будет и передачку послать.
Есть хочется, до чего же есть охота, кто бы знал, хоть домой бы
отпустили на часок под честное слово, холодильник там от жратвы лопается,
поужинала бы с дочками в последний раз, попрощалась, вещичек каких собрала,
квартиру пропылесосила немного - все легче, чем сидеть в этом коридоре,
дурнотой маяться и стенки глазами сверлить, небось до утра и хлеба не дадут
мне, преступнице поганой, кто я для них - убийца, мать убить хотела, мужика
своего прикончила, заодно и Томкиного прихватила, господи, аж слюна
подкатывает, до чего ж есть охота, хоть бы конфета завалящаяся в кармане
нашлась, так ничегошеньки и нет...
А как на работе узнают - ой что будет, одним бы глазком взглянуть,
Миша ошалеет, а Машенька, когда с ним встретится, мимо проскользнет, и у
обоих печенка от ужаса в пятки покатится, столько ведь всякой вкуснятины в
гостях у меня поели-попили, у отравительницы кошмарной, Мишка, тот всю
жизнь икать будет - какую женщину бросил, разве его телка способна на
такое, а Петр Антонович пойдет по компаниям анекдоты травить: был, дескать,
у настоящей убийцы в доме, она полгорода на тот свет загнала, но меня не
обманешь, я-то ее насквозь увидел и разоблачил; и все жить станут своей
жизнью: Миша - телку свою обнимать, Машенька своего Петра Антоновича до
загса доведет, как миленького, дочки помучаются немного, потом по замужам
повыскакивают, баба Настя попричитает и снова примется бутылки собирать,
всю судьбу свою по мусоркам растеряла, копеечку добывала, и остаток туда же
пустит, а Федор Тихонович матом крыть меня станет, злющим таким,
многоэтажным, и сколько ж лет грязюкой вслед кидать будет, привязан он к
Генке, как отец родной, а главное - халтуры вместе соображали, на Генкином
дне рождения он прямо такой тост и бухнул: береги своего мужика, золотые у
него руки, а ты, мать твою разэдак, ни хрена не понимаешь, молиться на
такого мужика должна; даже супруга его прослезилась от умиления, заикаться
они начнут, когда узнают, все-то позаикаются, одной мне вроде бы смешно, а
не смешно ведь совсем, потому что жизнь простой стала, до конца ее видно,
как в коридоре этом.
Все же стерва ты, Томка, натуральная стерва, ну, не достала бы этого
яду проклятого, и беды не вышло бы, не пошевелить бы тебе пальцем, и беда
мимо, так ведь пошевелила, в денежках-то побольше моего нуждаешься, Тамара
Васильевна, куда как побольше, хотела, чтоб тебе с Борей хороший кусочек
перепал, а потом - на сестричку все свалить да Коленькой прикрыться, не
выйдет сестричка, не выйдет, вместе утопнем в этом болоте.
А не пойти ли мне добровольно все рассказать, пока сестренка моя в
свою пользу дело не извернула, пока глаза следователю жалостью не залила,
тогда, пожалуй, поздно будет, следователь скажет: ага, как прижали тебя,
Надежда Васильевна, так и начала ты слюной ядовитой на сестру брызгать;
точно, попрошусь-ка я на допрос, будь что будет: яд, скажу, она достала, а
когда достала - меня подговорила помочь ей, саму отравить грозилась; пусть
проверят - яд-то и взаправду она доставала, а где - понятия не имею. Томка
никогда ни звука на эту тему не издала, а кто кого подговорил - вилами по
воде писано, пусть догадываются, к тому ж у меня двое детей, а у нее -
один, меня им жальче будет: а помогала, самую малость, холодец приготовила,
а яд она сама впустила, я и не знала, думала, что Томка какую-нибудь
бабкину пищу травить собирается; а может, так повернуть: вообще ничего не