"Александр Сергеевич Потупа. Отравление" - читать интересную книгу автора

Девки чего-й-то с Коленькой загрызаться стали, что ни день
загрызаются, и меня слушать совсем не хотят, Люсенька взрослая уже,
кавалера завела, домой поздно приходит, Надькин у ней характер, чисто
Надькин, горластая, а Наташенька - невесть в кого, сама не жмотничает, но
за сестру держится, та ей деньжонок рупь-другой подбрасывает, скоро и
Наташенька на работу пойдет, полегче нам, только с мальцом беда - как
его-то одного оставить, не опора ему девки, не опора, да и я уже
скопытилась, вот-вот с работы погонят, руки тряпку-то выжать не могут,
спасибо Коленьке - помогает когда, а девки стесняются, думают - зазорно
возле бабки старой крутиться, все из дому убежать норовят.
Ведь недавно ж резвая была, смотришь - и бутылочек соберешь, а теперь
- куда там, ведра с водой не поднять, грехи тяжкие, за что это Господь
покарал-то, за что?
Уж лучше было бы мне одной того холодца съесть, и мучений таких не
выпало бы - поплакали бы надо мной, денежки поделили, может, и памятничек
какой на могилку поставили, вышло бы все куда как к лучшему, жили бы детки
и внуки, бабку изредка добрым словом поминали, а дочки с годами казниться
стали бы, но я уж за них замолила на том свете.
Съела бы того холодца поганого и покоилась вместо хлопот, а то три
внука в мои-то годы - за всех трясусь, а трястись-то нечему, рухлядь и есть
рухлядь.
И деньжата вчистую слизаны, как ударил Господь по жизни нашей, так и
пошло - зятьев похоронила, полторы тыщи на похороны-памятники утекло, и то
ж глупость получилась, потому на памятниках каждому надпись заказала -
"вечная память от жены и деток", так Генкина родня скандал учинила, брат
его в милицию даже попал, хотел Генкин памятник порушить, не понимают
баламуты, что девки-то мои ничего против мужей не умышляли, любили их,
смотрели, как могли, обхаживали, хорошие они жены были, нечего зря пинать,
а что против меня, старухи, затеяли, пусть их бог судит, я им не судья, а
уж родня мужнина и подавно.
Тоже мне родня называется - хоть к детишкам подошли бы, приласкали
когда, гостинчику принесли, к себе зазвали на обед-ужин, хоть спросили бы
меня, старую, каково сладко мне с тремя-то внуками приходится, а внуки
совсем не виноваты, что отцов-матерей потеряли, ох, родня-родня...
Опять на следующей неделе к дочкам ехать, змеюки они, понятно, а все ж
жалко, маются там в неволе, ни деток, ни мужиков, харч казенный - горький,
а детки-то и ухом не ведут, хоть бы пару слов написали, так нет - знать не
хотим, ведать не желаем, простить не умеют за отцов своих.
Знала б я, как дело повернется, на себя всю вину взяла, что со
старухой-то сделаешь, сказала бы: по злобе зятьев потравила, простите дуру
окаянную; в тюрьму бы, конечно, пошла, так доченьки не оставили бы,
сподручней им по очереди было бы передачки возить, да и померла бы вскоре,
все едино долго не протяну, зато детки при матерях - другой спрос,
как-никак легче росли бы...
Эх-хэ, если бы да кабы, ведь тот милиционер в гражданском никаким
вракам не поверит - там яд некий страшный был, где купила да почем, может,
запираться стала бы, только пользы мало, ловкий он больно, с подходом,
запутал бы меня, темноту древнюю, вон и Надька на суде на него наговаривать
пошла, извернуться хотела, а пшик получился, потому что правда она на свет
вылезет, куда не сунь ее, горемычную, в одну щель засунешь, из другой