"Геннадий Прашкевич. Мир, в котором я дома" - читать интересную книгу автора

берегу, напоминая доисторическое животное, облепленное бесчисленными
светлячками.
Потом пароход начинает сбавлять скорость. По рупору звучит команда
дать задний ход и спустить якорь.
Глухой удар, всплеск - якорь погружается в воду. Скрипя и грохоча,
сбегает сквозь клюз тяжелая цепь.
Тем временем люди на берегу решают подняться на пароход.
"Несомненно, ему нужны дрова", - решают они, довольные неожиданной
встречей. Они садятся в лодку, но не успевает она пройти и половину пути,
как пароход вдруг проваливается в бездну. Крылья летучей мыши трепещут в
воздухе, крик совы отдается пронзительным эхом - а на воде нет ничего...
Потрясенные случившимся, люди озираются, переглядываются и поспешно
возвращаются к берегу... Вот так происходят встречи со змеей-боиуной.
Правда, у автора статьи было и свое мнение. Он связывал содержание
подобных легенд с появлением здесь первых пароходов, а может, и с невесть
как забредшими сюда субмаринами... "В таких вещах всегда можно найти
какие-то связи, - подумал я, - но не стоит забывать и о самом простом,
например, о сплывающих по течению травяных островках, облепленных
светляками, о смытых с крутых берегов деревьях, да мало ли!.." Я бросил
газету и глянул в иллюминатор.
Безбрежное зеленое одеяло сельвы расстилалось внизу.
Пытаясь отыскать в зелени ниточку Трансамазоники, самой длинной дороги
в мире, строящейся в лесах руками нищих матейрос, я приподнялся. Но в
сплошном покрове тропических лесов невозможно, было увидеть ни единой
прогалины. Зелень, зелень, зелень... Океан зелени...
Я вздохнул... Это была затея шефа - сунуть меня в пекло сельвы...
Работы, ведущиеся на Трансамазонике, не нуждались, на мой взгляд, в
присутствии двух постоянных корреспондентов - в одном из поселков второй
месяц сидел мой напарник Фил Стивене, и его репортажей вполне хватало на
вторую полосу "Газет бразиль".
Но, как говорил шеф, газетчик вовсе не становится плохим газетчиком,
если занятия его иногда прерываются беспокойными путешествиями...
Итальянка, сидящая в соседнем кресле и, как я понял из ее слов,
обращенных к соседу, летящая в Манаус, к дяде, прочно обосновавшемуся на
новых землях, подозвала стюардессу. Пользуясь случаем, я заказал кофе. Но
его не успели принести. Я услышал:
- Простите, вы не от "Газет бразиль"?
Подняв голову, я увидел человека в шелковой куртке. Чуть пригнувшись,
будто боясь задеть головой широкие плафоны потолка, он ждал ответа, и меня
поразило, как нервно подрагивал под его нижней губой поврежденный когда-то
мускул. Шрам был неширок, но портил лицо и накладывал на весь облик этого
человека отпечаток презрительного равнодушия.
- Я узнал вас, - помедлив, произнес он. - У меня есть фотография
мастера Оскара Нимайера с группой людей из компании "Новокап"4. Фотография
выразительна, и не стоит большого труда узнать вас. Я - уругваец. Мое имя -
Репид. Хорхе Репид. Я лечу в Манаус, отчасти и по делам мастера.
У меня цепкая память на имена, но это - Хорхе Репид - в памяти не
всплывало. Расстегнув ремни, я привстал, потому что говорить через голову
итальянки было неловко. Уругваец кивнул:
- В салоне можно выкурить по сигарете.