"Владимир Сергеевич Прибытков. Тверской гость " - читать интересную книгу автора

генуэзец. - Победители жалели, что не могли захватить его живым. Эти
клятвопреступники и негодяи заперли бы мастера в башне под свинцовой крышей.
Двадцатилетние, просидев в той башне год, становятся стариками!
Генуэзец немного остыл и, заворачивая солонку в бархат, спросил Ивана:
- Не чеканишь ли ты сам?
- Пишет! - сообщил Никитин.
- Иконы? Я видел работы вашего живописца Андрея Рублева. Но он не любит
земли, он отрешился от нее. Его боги не знают человеческого горя... Ты тоже
пишешь иконы?
Иван кивнул.
- Принеси их мне, покажи. Меня зовут Николо Пиччарди. Друзья думают,
что я кое-что смыслю в резце и кисти.
В тот раз Никитин и Иванка так и ушли. Никитин объяснил спутнику,
почему генуэзец ненавидит, венецианцев: они, слышь, всю торговлю морем
перехватили, - посмеялся и забыл о Николо. Но тот через несколько дней сам
нашел Афанасия на базаре, издали замахал ему, что-то гортанно крикнул.
Он продрался к Никитину сквозь толпу, чуть не потеряв берет,
возбужденный, взъерошенный, как весенний воробей.
- Я видел иконы твоего брата! - кричал Николо. - Он еще младенец! Да,
да, еще младенец в живописи! Но тот, кто видел его мадонну, влюбится в нее!
Это было так неожиданно, что Афанасий расхохотался.
- Ну, Никола! Хватил! В богоматерь... Влюбится... О господи!
Никитина разобрало, а иноземец захряс тонкими руками в воздухе, что-то
обиженно залопотал.
Афанасий тронул Пиччарди за рукав:
- Извиняй смех мой. Чудно больно... Ладно! Понравилась икона, стало
быть?
Генуэзец принялся хвалить Ивана, удивляться ему.
- Ему нужно учиться, учиться! - убежденно твердил он.
- В монастырь, стало быть, идти? - серьезно спросил Никитин.
- Почему в монастырь?
- Где ж еще иконы пишут да учатся?
Генуэзец сокрушенно задумался.
- Только не в монастырь! - сказал он. - Я знаю ваши монастыри и ваших
монахов. Они высушат его талант, они сотрут со щек его мадонны румянец
юности... Нет, не в монастырь!
Никитина задело то, как иноземец говорит о православной церкви.
- В монастырях наших вельми учены и мудры мужи есть! - сухо ответил
он. - Праведны и суете мирской не потворцы.
Не удержавшись, он добавил:
- Что-то из Царьграда не к вам, а к нам, на Москву, святые отцы едут!
Генуэзец с сожалением поглядел на Афанасия, на Илью Козлова, подергал
кружевной воротник, пробормотал что-то непонятное и пошел в сторону,
нахлобучив берет.
Не утерпев, Афанасий вечером недружелюбно спросил Лапшева:
- Продать, что ли, хочешь икону? По базару-то носишь?
Иван покраснел, опустил голову, принялся мять руки.
- Показал бы уж, что ли... Какие такие чудеса на ней?
Иван ничего не ответил, только еще больше согнулся.
И чего он упрямится? Афанасий никак не мог взять этого в толк. Наутро