"Мария Павловна Прилежаева. Зеленая ветка мая (Повесть) " - читать интересную книгу автора

да рыбы не влюбляются, знай.
- Не хочу тебя слушать.
Катя поворачивалась к Лине спиной. Но слушать хотелось, и через
минуту они мирились, и Лина посвящала Катю в свои пылкие чувства:
ревности, разочарования и вновь очарования. Только имя поклонника
оставалось в тайне.
- Катя, Катя, неужели тебе недоступна любовь? А ведь ты хоть и рыба,
а глаза выразительные! И волосы волнистые, мне бы такие. А косы нет,
чудно! Ни одной девчонки у нас в классе нет стриженой, одна ты, всё у тебя
не как у других, какая-то ты ни на кого не похожая. И отчего это тебя ни
один мальчишка не выберет?
Сон смаривал их на полуслове. Они засыпали. Им снились счастливые
сны.


И вот за эти три дня отъезда Ксении Васильевны, когда у Кати все шло
так легко и беспечно, случилось несчастье.
До устали наговорившись и намечтавшись вчера, подружки проснулись в
воскресенье поздно, встали не сразу, а вставши, поделили хозяйственные
дела: Кате жарить на керосинке яичницу, Лине идти за водой на колодец.
Она вернулась тотчас, с громом швырнула пустое ведро.
- Катя! Фросю увозят.
- Кто? Куда? Почему?


Черная толпа послушниц и монахинь безмолвно стояла у крыльца
келейного корпуса. Седая от мороза лошадка, запряженная в розвальни,
старательно хрупала в холщовой торбе овес. Юркие воробьи отважно
ухватывали мимо лошадиной морды из торбы овсинки. Стайка снегирей
перепархивала в кустах. Все мирно, обычно.
Но тишина! Неясная, гнетущая тишина черной толпы. Руки, всунутые в
рукава зимних шуб-ряс, смиренно сложены на животе, глаза прикрыты, ни
шороха, ни слова, ни скрипа снежка под ногой. Все ждут, и что-то нечистое
в смиренности лиц, рук, опущенных глаз.
И вот появилась на крыльце келейного корпуса Фрося.
Смутное движение прошло по толпе. На секунду. И еще немее молчание.
Катя привыкла видеть Фросю в ряске, стройную, легкую, что-то
возвышенное в ней было. А сейчас? В короткой не по росту, замызганной
дубленой шубейке, холщовой юбке до пят, голова обмотана серой шалькой. И
согнутые плечи и дрожащие губы.
"Фрося! Что с тобой, Фрося?"
- Простите, сестрицы и матушки! - срывающимся голосом выговорила она,
кланяясь глубоко на все стороны.
Никто не ответил. Не отозвалась ни одна сестрица и матушка.
Довольно молодой еще мужик, в шапке, надвинутой низко на лоб, с
перекошенным в какой-то презрительной ухмылке лицом, вынес Фросин сундучок
и узел с постелью. Бросил в сани.
- Садись.
Она стояла, жалко уронив руки. Невыносимая тоска и отчаяние трепетали
в каждой черточке ее бледного лица, мертвенно-бледного, кажется, уже