"Мария Павловна Прилежаева. Зеленая ветка мая (Повесть) " - читать интересную книгу автора

осталось, надо тебя до гимназии откормить хорошенько, чтобы щеки
потолстели, подрумянились лучше.
- Я не пойду в гимназию, баба-Кока.
- Что так?
- Не пойду. Ненавижу отца Агафангела. Ненавижу начальницу. Не хочу
учиться в гимназии.
- Вот это новость, - протянула Ксения Васильевна и принялась молча
чистить картофель.
Смолоду Ксении Васильевне хозяйством заниматься приходилось не часто.
Совсем не приходилось. Естественно, чужое дело само в руки не шло - то
вырвется нож, то убежит молоко, то разобьется тарелка или сковорода
подгорит - мучайся, чисти. Но Ксения Васильевна не роптала на судьбу, что
к старости привела ее в кухню.
"Надо хозяйничать, не разгибая спины, или что там еще надо для Кати -
все буду делать, не охну. И улыбаться буду".
Сняла кольца - до колец ли, когда на руках кожа потрескалась от мытья
посуды?
Давно не вспоминает Ксения Васильевна легенды и поверья о самоцветах,
что раньше так любила рассказывать. Или просто любила рассматривать камни
в кольцах. Если долго смотреть на алмаз, увидишь сначала сияние, будто все
солнце отразилось в капле воды. И вдруг вспыхнет синий огонь и перельется
в оранжевый, и вдруг какая-то грань засветится розовым, и запоют, заиграют
все цвета радуги. Алмаз спасает жизнь, отгоняет тяжелые мысли...
Давно позабыла Ксения Васильевна разглядывать свои самоцветы. Многое
забыто из прежнего.
Одна привычка оставалась прочно. Настоявшись в очередях за хлебом,
осьмушкой сахара и полфунтом крупы, натоптавшись у керосинки, Ксения
Васильевна под вечер варила в старинном кофейнике - теперь ни за какие
деньги не купишь - душистый черный кофе и, выпив чашечку-две, с довольным
вздохом брала книгу. И уж непременно всякий день газету, свое "Русское
слово".
А Катя? Катя читала. В чтении состояла теперь вся ее жизнь. Лина
уехала на каникулы домой в деревню. Фроси нет. Никого - баба-Кока и книги.
Ей нравились толстые старые книги. Чтобы день или несколько дней плакать и
радоваться, делить чьи-то горести и чьи-то надежды. Любить. Ах, как любила
она Наташу Ростову и Андрея Болконского - ах, как любила! Она сама была
Наташей Ростовой. Зачем Наташа изменила Андрею? Как могло это случиться?
Нет, она не нашла счастья с Пьером Безуховым. Пьер благородный, но Катя
навсегда оставалась верна Андрею Болконскому.
А "Русские женщины"?
"Далек мой путь, тяжел мой путь, страшна судьба моя..."
Дни были долгие, полные ярких чувств и боли. Но отчего-то горе,
испытанное над книгой, озаряло душу светом. Достоевский мучил. Она
страдала. Уйти нельзя. Надо все пережить, все до конца. Десять жизней,
двадцать, сто... И вдруг Марк Твен. Она хохотала до слез.
- Читай все, - разрешила баба-Кока, - у меня на полках стоящие книги,
слезливых Чарских не водится.
Баба-Кока намекала, что Чарская - кумир гимназисток. Чарская была и
Катиным кумиром, пока книжные полки бабы-Коки не открыли настоящую жизнь.
Интересно было узнавать эту настоящую жизнь!