"Виктор Пронин. Особые условия (Роман о строителях нефтепровода. 1982)" - читать интересную книгу автора

километров болот, тайги, покатых северных сопок, являл собой нечто вроде
маленького государства, у которого была одна цель-проложить трубопровод.
Но если у настоящих государств есть свои силы внутреннего порядка, органы
управления, то здесь все лежало на сутулых плечах начальника
строительства. Он подписывал расписания работы столовой и магазина,
выдавал разрешения для поездки на Материк, определял меры наказания,
поощрения, собственной подписью и печатью стройки скреплял браки и
узаконивал разводы. И что бы ни произошло в Поселке - родился ли кто,
умер, пропал, запил, украл, собрался удрать, угробил или спас технику, -
первым, кто обо всем должен знать, помнить и принимать решения, был опять
же Николай Петрович Панюшкин.
Весь отряд в самый разгар летних работ не превышал ста пятидесяти
человек. А зимой не оставалось и половины. Водолазы, механики,
газосварщики, водители тягачей и вездеходов, разнорабочие - всех понемногу.
Собственно, стройка и состояла из этих разношерстных бригад, из
флотилии барж, катеров, из звонков на Большую землю, из хлопот, связанных
с обеспечением не больно многочисленного воинства питанием, одеждой,
топливом и прочими предметами первой, да и не только первой необходимости.
Непрекращающиеся заботы, удаленность, оторванность стройки от баз
снабжения выработали у Панюшкина постоянное ожидание неприятностей-бурана,
поломки оборудования, задержки самолета, несчастного случая, собственного
недомогания. Передряги иногда казались ему живыми существами, питающимися
его временем, его энергией. Когда слабел он, слабели и они, чем лучше он
себя чувствовал, тем сильнее и агрессивнее были зловредные существа. Они
подстерегали его в телефонном звонке, ухмылялись между строк телеграммы,
корчили рожи в тумане, выплясывали на льду вокруг проваливающегося
трактора. И постепенно приподнялись, ссутулились его плечи, будто он
прятал голову от удара, выработались быстрая походка, пристальный взгляд
исподлобья. Панюшкин настораживался, получив письмо, услышав стук в дверь,
оклик в коридоре или на улице. Повизгивающие существа роем носились за
ним, не оставляя ни на минуту, их голоса слышались ему в скрипе песка под
ногами, в вое бурана, плеске волн.
А вечером, едва успев прилечь на узкую койку, Панюшкип тут же засыпал,
будто проваливался в завтрашний день. Сон был для него чем-то вроде
заколдованного колодца, в который он падал, зная, что на дне его ждет
утро, ждут новые силы и заботы. И изголодавшиеся за ночь существа, готовые
наброситься, едва он откроет глаза.
Пролетая ранним утром над Поселком, можно заметить разве что несколько
слабых лампочек, словно сжавшихся от мороза. Одна горела у конторки
строителей, одна-над замерзшим причалом, несколько лампочек светились на
пограничной заставе. Граненая башенка маяка, выделяющаяся среди деревянных
изб, постепенно светлела и из тускло-голубой становилась розовой.
А когда холодное солнце выглядывало из-за снежных холмов, она
вспыхивала и делалась красной, будто раскалялась. Но избы оставались
такими же черными и хмурыми, чем-то напоминая небритые, угрюмые
физиономии. Лампочки бледнели на фоне светлеющего неба, но едва на них
падали солнечные лучи, они зловеще и радостно вспыхивали красноватыми
бликами. И только тогда за ледяными торосами Пролива, в десятке километров
показывалось сероватое расплывчатое пятно.
Оно быстро наливалось тяжестью и словно загустевало.