"Петр Проскурин. В час искушения" - читать интересную книгу автора

Корф же, поудобнее откинувшись на спинку кресла, ждал, пока чудаковатый
старик окончательно созреет. Сам лично он бы гроша медного не дал за всю
мазню этого реалиста в кавычках, но он всего лишь исполнитель высшей воли и
рассуждать ему не положено. Ведь никто, кроме троицы посвященных и
сосредоточивших в своих руках высшую справедливость, не знает истинных
целей.
Корф бросил несколько беглых взглядов на стены - они были, по сути дела,
пусты и голы, лишь несколько миниатюрных пейзажиков в претенциозных рамках
лезли в глаза. В давно нечищенных, запыленных углах таился всякий,
излюбленный художниками хлам, от мраморной головки Афродиты до лаптей и
связки сушеных раков. Вглядевшись и еще не понимая, что же его так
озадачивает в этих мещанских захоронениях памяти человеческой, он ощутил во
всем кажущемся беспорядке вокруг некую неподвластную для его понимания
стройность гармонии - здесь, пожалуй, присутствовала особая философия бытия
с момента зарождения жизни и до ее завершения. Корф стал рассматривать
каминную старинную бронзовую решетку - в ее рисунке он опять уловил все ту
же, начинавшую его подавлять гармонию и, может, даже мистическую формулу
какой-то тайны. "Ну, этот гениальный, как утеряют, питекантроп, еще
преподнесет нам сюрпризы, - с неожиданной тревогой подумал он. - Совершенно
же другая раса, на перепутье между животным и человеческим сообществом, и
мы никогда не поймем ее кодов... Надо подходить к таким проблемам проще и
рациональнее".
И затем что-то случилось. Корф, подготовленный для своей деятельности в
специальных заведениях, закрытых для непосвященных, явно уловил
предостерегающий об опасности сигнал, некий щелчок в потаенных глубинах
своего сознания. В первую очередь мелькнула мысль об отсутствии в каталоге
художника сведений об этой каминной решетке. Вся жизнь и творчество
Батюнина были чуть ли не день за днем тщательно описаны, и решетка,
выполненная по его замыслу и эскизам, как он только что сам в этом
признался, никак не могла остаться незамеченной, хотя с натяжкой можно
допустить какой-нибудь досадный сбой, мучившийся даже в такой идеально
отлаженной машине, какой и был Всемирный Аналитический Центр. Но другое
больше сейчас озадачило и встревожило Корфа, одного из лучших инспекторов
Центра по славянству, а в основном по России, по русскому этносу, и он,
продолжая хранить благожелательное выражение лица, уже предчувствовал, что
вышел на давно затерянный во мгле времен след чего-то значительного, а,
может быть, даже исключительного, глобального, что даст ему возможность
шагпуть по службе на самый верх, в ЭЛИТУ, управляющую миром и будущим, ведь
в его руках могут оказаться реальные знания, дарующие безмерное могущество
над жизнью мира и даже над временем. Боясь спугнуть добычу раньше срока, он
упорно пробивался к сокровенному; он был уверен в успехе и от того почти
полюбил этого смешного старика, пытавшегося выявить подвох в
безукоризненных и ясных бумагах.
Тут Корф, глядя на склоненную к столу голову хозяина, с некоторым
удивлением подумают о невероятно густой шевелюре художника. Перед ним
колыхалась спутанная, видимо, давно нечесанная седая грива, с застрявшими в
ней кое-где СУХИМИ иголками еловой хвои. "Черт знает что! - подумал он с
некоторым раздражением. - Недавно бродил по лесу, что ли... Кажется, лысых
художников в природе вообще не существует... Я лично ни разу не
встречал..."