"Петр Проскурин. Судьба ("Любовь земная" #1)" - читать интересную книгу автора

выдохнул: "Ну, не было мороки", - и всей натруженной ладонью от лба к губам
провел по твердому лицу мертвой, закрывая ей глаза.
По-прежнему шел дождь, и рассвет был гнилой и тяжелый; покойницу
похоронили к вечеру; шестеро мужиков вырыли могилу на самом краю погоста,
опустили неструганый гроб в успевшую набежать мутную глинистую воду,
торопливо завалили в шесть лопат яму и, злые, недовольные лишней, неизвестно
откуда подвернувшейся работой, сложив лопаты на телегу, уехали погреться
самогоном; Захар Дерюгин, один из них, пытался закурить, но газета
расползалась под мокрыми пальцами. В предвкушении самогона и горячей еды
мужики перед самым селом повеселели и, уже сидя в просторной теплой избе за
столом, стали обсуждать происшествие и гадать, что за человека к ним
занесло, и Захар, принимая стакан из рук хозяина, Акима Поливанова, мужика в
хорошем достатке, покосился в сторону крутогрудой хозяйской дочки,
выставившейся в дверях горницы, затем отвел глаза на стакан; у самых краев
дрожала огнисто-синеватая чертова влага.
- Приспело вам зря гадать, - сказал Поливанов хмуро. - С хохлатчины
никак баба забрела. У них в этом году неразбериха какая-то, мор, слышно.
Хлеб, какой был, государству пошел, вот они и бредут во все стороны. - Захар
опять покосился в сторону девки, еще больше изогнувшейся прелестной частью
под его взглядом, недовольно нахмурился, чувствуя в теле тягостную дурноту.
Поливанов, ничего не упускавший, добавил чуть торопливей: - Ну, так что,
подняли, мужики, давай за упокой, какой-никакой, а человек, дите принесла.
Пусть лежит, земля, она одна, что у них, что у нас, - расейская, советская.
- Земля-то советская, да разговорчики у иных, у тебя вон сейчас,
дерьмом начинены. - Захар жестко нацелился куда-то в переносье Поливанова. -
Гляди, загремишь ненароком, только брызги пойдут.
Хозяин, сверкнув острым глазом из волосяных зарослей в сторону дочери,
крякнул, выплеснул, как в таз, в темный зубатый рот самогон из стакана и
сказал неожиданно ласково, довольно шлепая толстыми губами:
- Зря ты на меня, сосед, мы люди темные. Услыхал и брякнул - век
открыто перед людьми жил. А ты, Маня, не стой зря, скажи матке яишницу
изжарить поболе, пусть не жалеет. Сходи в подвал, яблочков моченых набери.
Хороши у меня ноне яблочки-то, Захар Тарасович, ох хороши, сроду так не
удавались. Не плод от земли, янтарь заморский, так и светятся.
Он глядел прямо в глаза Дерюгину с какой-то поощрительной усмешкой,
словно не о яблоках говорил, а о дочери, и у Захара опять сладко занемели
ноги, и он вытянул их под столом; хороша поднялась девка у Поливанова, вся
за последний год налилась, тронь, так и брызнет соком, и глаза бесстыжие
ждут. Видать, и сам Поливанов заметил, что всякий раз, задерживая взгляд на
девке, он, Захар, неловко, с деланным безразличием отворачивается, да и не
надо было к Поливанову идти после похорон пить, расползутся по селу слухи.
- Кажись, и правда из хохлов забрела, сорочка вся петушками расшита, -
говорил теперь Микита Бобок, подергивая взлохмаченной бородкой. - И я так
слышал, Захар. Оттуда много теперь - мужики, дети бредут. Неладно, слышно, у
них. Кожа к костям присохла, торкает, торкает по дороге, ляжет - и готов. А
перед самым концом дурной водой наливается, разносит его. Кто говорит,
недород на Украине хватил, а кто... Вон моя мать о конце света убивается,
ночи не спит, антихриста поджидает.
- Ты мне, Бобок, эти речи брось, по-волчьи на всякую приманку не
кидайся, - неожиданно сказал Захар, невольно привлекая и громкостью голоса,