"Петр Проскурин. Имя твое ("Любовь земная" #2)" - читать интересную книгу автора

в октябре сорок первого. Для этого нужно было бы всего лишь попытаться стать
на его место.

Сталин стоял у окна, спиной к Брюханову, словно забыв о нем, но именно
в эту короткую паузу ему вспомнилось не только сравнительно недавнее
прошлое, и даже не это само прошлое, а какое-то его ощущение, его
непосильная, тяжкая напряженность и необходимость немедленно, сейчас, решать
и разрубать самые запутанные узлы противоречий, ведь один неверный шаг, одна
минута промедления могли обернуться неисчислимо трагическими последствиями в
необозримых масштабах...
Пожалуй, Сталин и сам не смог бы ответить, что произошло у него в душе
в ту короткую минуту тишины, когда он стоял у окна; и хотя он еще не
произнес ни слова и даже лицо у него оставалось прежним, Брюханов, как
только Сталин повернулся, понял, что именно только теперь прояснится то,
ради чего он здесь и находится; это предчувствие внесло в его состояние
дополнительную остринку. Раньше ему хотелось как можно скорее освободиться,
но теперь такое желание притупилось, затем и совсем прошло. Сталин подошел к
столу, опустился в кресло. Он еще не знал сейчас, сделает ли то, о чем
думал, но ему хотелось это сделать, это было зачем-то нужно для него самого,
для его душевного равновесия, тем более что любую слабость можно оправдать
самыми высокими причинами и побуждениями. Брюханов не мешал ему думать, и он
был сейчас словно наедине с собой; такие минуты погружения только в себя и
отъединения от всего остального он разрешал себе редко; уж если они все-таки
случались, в нем обострялись какие-то совершенно иные чувства, неожиданно
распахивались какие-то неизвестные до сих пор тайники в душе, и тогда
приходило нечто такое, что позволяло ему забывать о громадных, пугающих
подчас его самого своих правах и обязанностях. Хоть на время он мог быть
просто живым существом, которому просто приятно быть, видеть солнце, слушать
шелест зелени, повозиться с кустами роз, зимой привычно надернуть на ноги
старые, подшитые валенки и остаться наконец наедине с тишиной и снегом.
С приятным чувством бодрости Сталин помедлил, затем в руке у него
оказался (Брюханов пропустил момент, как это случилось, и отметил свое
непростительное невнимание) пакет, грубо перевязанный крест-накрест
шпагатом.
- Товарищ Брюханов, - сказал Сталин, слегка передвигая пакет по столу в
направлении Брюханова, - это бумаги Константина Леонтьевича Петрова,
адресованы лично вам.
Брюханов проследил за рукой Сталина, впервые отмечая с тыльной стороны
ладони характерно блеклую старческую кожу; сейчас нельзя было понять, что
задумал и решил Сталин, потому что нельзя было хотя бы примерно определить
содержание бумаг Петрова, но Брюханов все тем же пробудившимся в нем от
напряжения и необычайности происходящего особым чувством опасности тотчас
определил, что это именно то, ради чего он и находится у Сталина, и что все
дальнейшее будет зависеть не только от него самого, но и от других, вполне
вероятно, еще неизвестных обстоятельств и причин.
И Брюханов сделал то единственное, что было возможно в его положении:
он осторожно взял обвязанный простым шпагатом пакет и внимательно прочитал
надпись, сделанную рукою покойного Петрова, действительно удостоверявшую,
что бумаги адресованы лично ему, Брюханову. Он и раньше приблизительно знал
об отношениях покойного Петрова и Сталина, и у него не возникло даже