"Валентин Проталин. Тезей (том 2)" - читать интересную книгу автора

тревожить, если сам все сочиняешь и сочиняешь...
И надо же... Всем казалось, что ничего особенного и не произошло.
Писали же - пусть тайно - и прежде на оградах, статуях и стенах храмов
любовные признания, ругательства и пожелания кому-то отправиться куда
подальше... Много писали.
Однако, из необозримо написанного количества теперь определилось и
некое новое качество. Направление даже. Начали, помним, афиняне с
восхвалений Гераклу, незаметно перешли на себя, на своих ближних и дальних
соседей. Тут на одних восхвалениях не устоишь. Себя сочинители не щадили.
Мало ли у тебя самого недостатков. А других земель греки - такие разные.
Сверхпростодушны наивные беотяне. Сверхдисциплинированны строгие
спартанцы... Крайности - и есть недостатки. Есть они и в Афинах. И все-таки
при всей многоречивости, болтливости, неистребимого любопытства, пустой
суетливости многих афинян, афинянин, если он хорош, то - особенно хорош. И
лучше человека нигде не сыщешь.
Вот такое направление в настроенности афинян определилось.
Молодые тезеевцы, радовавшиеся повальному увлечению сочинительством,
вдруг всполошились. Кто же будет теперь хранить в памяти сокровища священных
слов, если передать и их мертвым буквам? А к тому идет. Что будет с самой
памятью человека? Как она оскудеет? Записанное может стираться, как
вычисления на восковых табличках. Вычислишь и сотрешь. Вычислишь и сотрешь.
Еще священный текст может быть стерт случайно или по чьей-то злобе. Еще
совсем недавно Герофила и Мусей потешались, представляя, как всякий будет
записывать все, что взбредет ему в голову. Какое море чепухи и
бессмыслицы... И молодые аристократы из окружения Тезея, то ли для того,
чтобы превзойти простонародное сочинительство, то ли для того, чтобы
ослабить разрушительное влияние его на память - хранительницу священного -
договорились записывать только самые удачные свои сочинения, когда слова
ложатся в некое целое и это целое будет словно пропитано нектаром и амброй,
прокалено прометеевым огнем. Так возникли понятия "иносказание",
"аллегория", и в конце концов - понятие образа. Иносказание не терпит
пустопорожнего многословия. В нем соединяются мысль, чувство и слово, и
приобретает оно волшебную, неизъяснимую глубину, широту и одновременно
точность. Такое стоит записывать для других.
И тут не обошлось без Геракла, поскольку он был у всех перед глазами с
вечными своими дубиной и львиной шкурой. Можно сказать, толчок пошел от
него.
- Чудовища, с которыми борется Геракл,- это предрассудки людей, -
изъяснился Пилий.
И Геракл словно приобрел еще одно неоспоримое достоинство.
Поездки Тезея по Аттике продолжались. И, конечно, в сопровождении
Геракла. Его выставляли, демонстрировали могучего красавца-молчуна.
Поглядите, мол, вот какой с нами герой. И никому тогда, конечно, не
приходило в голову, что, может быть, тем самым молодые аристократы Афин
невольно изобрели и показывали то и так, что в позднейшем будущем назовут
рекламой.
И реклама все-таки действовала: Аттика согласилась с новыми правилами
объединения вокруг Афин.
Но вот вышел редкий случай, когда Геракл остался наедине с Тезеем и
предложил ему: