"Франсин Проуз. Голубой ангел (университетский роман) " - читать интересную книгу автора

угощаться некому, кроме Адама, Магды, Свенсона и парочки этих мерзких
андрогинов, которых Адам выписывает из Годдарда.
Была единственная слушательница. Старушка в заднем ряду. Поэтому они
решили, что отменять ничего нельзя - она же пришла в такую непогоду.
Свенсон читал начало первой главы "Часа Феникса", которое цитировали,
превознося его суровую энергетику, все рецензенты, - то место, где отец
героя-подростка устраивает самосожжение в знак протеста против войны во
Вьетнаме. Через несколько минут старушка подняла руку и попросила Свенсона
читать погромче. Он вежливо предложил ей сесть поближе, но она отказалась,
сказав, что ей, возможно, придется уйти до окончания чтений.
Кто его знает, помнит ли это Адам. Наверное, только Свенсон всякий
раз, когда оказывается в "Брэдстрит букс", заново все переживает. Он берет
кофе и садится за самый дальний от Адама столик, для чего ему приходится
сделать круг по залу - проход две молодые мамаши заставили колясками. Он
прихлебывает горькое пойло. Услада интеллектуала - кофе и книги. Итак, что
будем читать?
Он берет экземпляр "Художественной литературы сегодня". Посмотрим, кто
чем занимается. В первом рассказе писатель, чья фамилия кажется ему смутно
знакомой, описывает, как отец семейства хладнокровно убивает собственного
пуделя. Он это пролистывает, заглядывает в следующий рассказ: опять фамилия
вроде бы знакомая, автор - какая-то женщина, но бросает читать, когда
мамаша наезжает машиной на котенка рассказчицы. Это что, тематический
номер? Или редакторы не заметили? Может, его ученики читали то же самое?
Это бы многое объяснило. Они слишком юные, слишком трепетные, они не
решатся убивать животных, вместо этого они их насилуют. Ему хочется думать,
что его ученики это читали. Он ставит журнал обратно на полку, берет
"Поэтов и писателей", пролистывает рекламу летних семинаров (на которые его
уже не приглашают) и антологий (участвовать в которых ему не предлагают),
проглядывает интервью с довольно известной писательницей, где та объясняет,
как учит своих студентов избегать в рассказах описаний еды.
Можно почитать и главу, которую принесла Анджела. Портфель стоит на
стуле. Вернувшись к столику, он залпом допивает эспрессо, достает оранжевый
конверт. "Яйца. Роман Анджелы Арго." Он собирается с духом, прочитывает
первую строчку и не отрываясь читает дальше.

Каждый вечер после ужина я шла сидеть с яйцами.
Мы с мамой, сполоснув тарелки, закладывали их в машину, отец начинал
клевать носом над своими медицинскими журналами, и только тогда я,
выскользнув из задней двери, шла во двор, холодный и темный, где пахло
прелой листвой, где было слышно, как она шуршит под ногами. Я оглядывалась
на черный силуэт нашего дома, содрогавшегося в такт посудомоечной машине. Я
ныряла в сарай - там всегда было тепло, горели красные огоньки инкубатора и
тишину нарушало только биение сердечек в оплодотворенных яйцах.
Яйца насиживают двадцать один день. Мне не везло. Я винила во всем
себя. Считала, что это наказание за мысли, которые надо было от себя гнать,
за то, что я только об одном и думала, сидя с закрытыми глазами в теплом и
темном сарае, рядом с невылупившимися цыплятами, плавающими внутри
скорлупок.
Я проверяла термометры на инкубаторах, делала пометки в таблице. Потом
мне начинало казаться, что я ошиблась - поставила крестики не в тех графах.