"Лев Прозоров. Боги и касты языческой Руси" - читать интересную книгу автора

об идолех Владимировых", окрестившийся в православие прусский выходец И.
Гизель сочли совершенно необходимым подчеркнуть, что описываемые ими Боги -
"бесы", "пекельные" - т. е. адские Боги.
Авторы сразу заявили, что говорят об этом "бесовском отродье" не как о
достойных воспоминания, но ради доказательства "дьявольской" и "безумной"
природы Язычества. Вот как долго христианские авторы обставляли извинениями
и "идеологическими" экивоками всякое упоминание о Языческих Божествах![1]
Надо сказать, суровое отношение к их упоминанию - даже чисто
литературному - церковь сохранила до "просвещенного" XVIII столетия
включительно.[2]
В 1786 году архиепископ Платон объявил "сумнительными и могущими
послужить к разным вольным мудрствованиям" романы о Языческой Руси Василия
Левшина, бывшего своего рода предтечей нынешнего "славянского фэнтези" и
вдохновившего Пушкина на поэму "Руслан и Людмила".
И если сегодня даже, в начале XXI века, иеромонах Василий Уткин пишет
"под именем Перуна и Святовита поклоняется он (язычник - О.В.) реальным
духовным силам ада", то можно себе представить, насколько серьезнее все было
в Средние века! Поэтому ясно, отчего авторы поучений против Язычества и
двоеверия век за веком повторяли и цитировали приведенный в летописи список
"бесов".
Этим как бы отводили от себя гнев Христов - а кто-то и их устрашающее
внимание. Ведь это же не они называли Перуна, Хорса "и иных многих" - это
автор летописи! И грех вроде бы меньше.
Ведь не сами ж - за святым Нестором повторяем! Впрочем, через полтысячи
лет после написания "Повести" и через три столетия после того, как отгорели
огни последних погребальных костров и жертвенников русских язычников, страх
перед "бесами" поутих, напротив, пробуждался интерес к вере пращуров.
Возникло желание узнать про них побольше - а спрос, как известно, рождает
предложение.
И список начали расширять, что называется, правдами и неправдами.
К перечню Богов на киевском холме присоединяли то имена Богов и Богинь,
по всей видимости действительно почитавшихся славянами, но в списке
"Повести" не значившихся - Велеса, Ладу, Лелю, то названия Языческих
праздников - Купала, Коляда.[3]
Доходило до совершенных недоразумений: иноземец Гербенштейн,
австрийский дипломат XVI века, прочел - и записал в своем сочинении -
летописное "усъ златъ" как "Услад" - и "бог" с таким именем на долгие годы
водворился в книгах по религии славян, да и сейчас еще обретается в
любительских "Словарях славянской мифологии" и сочинениях иных
"неоязычников".
Был еще один путь "умножения" киевских Божеств - непонятные по
древности имена начинали "толковать" в меру своих способностей.
Особенно "повезло" бедному Семарьглу, которого еще в XIV веке разложили
на "Сема" и "Ерьгла" (Сима и Регла, Сима и Рыла и т. д.).
Под пером польских толкователей он превратился в "Зимерзлу" ("богиню"
зимы - от слова "замерзнуть", конечно), "Зимцерлу" ("богиню" зари -
очевидно, от слова "мерцать") и "Зимстерлу" ("богиню" весны - "зиму
стирающую").
Чуть меньше досталось Хорсу, "превращавшемуся" в "Корса", по созвучию
со словом "корец" - ковш - обращенного позднейшими книжниками в эдакого