"Болеслав Прус. Кукла (Роман)" - читать интересную книгу автора

потребность поделиться с кем-нибудь своими мыслями. А поскольку одним он не
доверял, иные не хотели его слушать, а Вокульского не было, он разговаривал
сам с собою и - в величайшей тайне - писал дневник.


Глава третья

Дневник старого приказчика

"...С грустью наблюдаю я в последние годы, что на свете становится все
меньше хороших приказчиков и разумных политиков, а все потому, что свет
гонится за модой. Простой приказчик, что ни сезон, щеголяет в брюках нового
покроя, в какой-нибудь удивительной шляпе и в замысловатом воротничке. То же
и политики нынешние, - что ни сезон, служат новому богу. Позавчера они
верили в Бисмарка, вчера - в Гамбетту, а сегодня - в Биконсфильда, который
не так давно был обыкновенным евреем.
Как видно, у нас забывают, что в магазине следует не рядиться в модные
воротнички, а продавать их, ибо в противном случае покупателям не хватит
товаров, а магазину - покупателей. В свою очередь, судьбу политики следует
связывать не с удачливыми личностями, а единственно с великими династиями.
Меттерних был столь же славен, как Бисмарк, а Пальмерстон - еще славнее
Биконсфильда. И что же? Кто нынче помнит о них? Между тем как род Бонапартов
потрясал Европу при Наполеоне I, потом при Наполеоне III, да и сейчас, хоть
некоторые и утверждают, будто род этот потерпел крах, он продолжает влиять
на судьбы Франции через своих верных слуг Мак-Магона и Дюкро.
Вы еще увидите, что совершит Наполеон IV, который втихомолку учится у
англичан военному искусству! Но не об этом речь. Не для того я мараю бумагу,
чтобы повествовать о Бонапартах, - я хочу писать о себе, дабы известно было,
каким образом воспитывались дельные приказчики и хоть не ученые, но разумные
политики. Для этого дела не требуется академии, хватит хорошего примера -
дома и в магазине.
Отец мой смолоду служил в солдатах, а под старость - швейцаром в
ведомстве внутренних дел. Держался он прямо, как жердь, носил небольшие
бачки и закрученные кверху усы, шею повязывал черным платком, а в одном ухе
висела у него серебряная серьга.
Мы жили в Старом Мясте с теткой, которая стирала и чинила белье
чиновникам. Снимали две комнатушки в четвертом этаже. Достатка в них было
немного, зато много радости, по крайней мере для меня. В нашей комнатке
самой почетной вещью был стол, на котором отец, возвратившись со службы,
клеил конверты, а у тетки в комнате первое место занимала лохань. Помню, в
ясные дни я на улице запускал змея, а в ненастные сидел дома и пускал
мыльные пузыри.
Все стены у тетки были увешаны изображениями святых; но сколько бы их
ни было, все же они не могли равняться по количеству с портретами Наполеона,
которыми украшал свою комнату отец. Там был один Наполеон в Египте, другой
под Ваграмом, третий под Аустерлицем, четвертый под Москвой, пятый в день
коронации и шестой в сиянии славы. Когда тетка, оскорбленная таким
множеством светских картин, повесила у себя на стене медное распятие, отец,
чтобы, как он говорил, не унизить Наполеона, купил его бронзовый бюст и тоже
поместил его над кроватью.