"Болеслав Прус. Кукла (Роман)" - читать интересную книгу автора

другими и вместе с тем имела отдельный ход. Наконец, мебели было как раз
достаточно - ни много, ни мало, и была она скорее простой и удобной, нежели
бьющей на эффект. Самый вид буфета возбуждал чувство уверенности, что
серебро из него не пропадет, кровать вызывала мысль о спокойном, праведном
отдыхе, на стол можно было поставить сколько угодно еды, на стуле - сидеть,
не опасаясь, что он сломается, в кресле - удобно мечтать.
Всякий, входивший сюда, мог двигаться непринужденно, не боясь
опрокинуть что-нибудь или разбить. В ожидании хозяина гость не скучал, ибо
его окружали вещи, на которые стоило поглядеть. В то же время созерцание
предметов, существующих не со вчерашнего дня и предназначенных служить еще
многим поколениям, настраивало на некий торжественный лад.
На фоне этой солидной обстановки выгодно выделялись обитатели квартиры.
Пан Томаш Ленцкий, человек лет шестидесяти с лишком, был невысокого
роста, полнокровен и тучен. Он носил коротко подстриженные белые усы и
зачесывал кверху того же цвета волосы. У него были серые умные глаза,
величественная осанка и энергичная походка. На улице встречные уступали ему
дорогу, а простые люди говорили: "Вот это, сразу видать, настоящий барин".
Действительно, род Ленцких насчитывал немало сенаторов. Отец его еще
был миллионером, да и сам он смолоду был очень богат. Однако позже часть его
состояния поглотили политические события, остальное ушло на путешествия по
Европе и великосветскую жизнь. Надо сказать, что до 1870 года пан Томаш
нередко бывал при французском дворе, затем при венском и итальянском.
Виктор-Эммануил, плененный красотой его дочери, дарил отца своей дружбой и
даже собирался пожаловать ему графский титул. Не удивительно, что после
смерти великого монарха пан Томаш два месяца носил на шляпе траурный креп.
В последние годы пан Томаш никуда не выезжал из Варшавы, ибо на то,
чтобы блистать при дворах, уже не хватало средств. Зато у себя он принимал
весь высший свет, и так продолжалось до тех пор, пока по Варшаве не начали
распространяться слухи, будто пан Томаш прожил не только свое состояние, но
и приданое панны Изабеллы.
Первыми ретировались женихи, за ними дамы, у которых были некрасивые
дочки, а с остальными пан Томаш порвал сам, ограничив свои знакомства только
родственным кругом. Но когда и здесь стало заметно некоторое охлаждение, он
совсем удалился от общества и даже, к возмущению многих важных особ,
записался как домовладелец в купеческое собрание. Там его хотели провести в
председатели, но он отказался.
Только дочь его продолжала бывать у престарелой тетушки графини и у
нескольких ее приятельниц, что, в свою очередь, послужило поводом для
слухов, будто у пана Томаша еще имеется состояние, а образ жизни он
переменил отчасти из чудачества, отчасти же для того, чтобы испытать
истинных друзей и выбрать для дочери мужа, который любил бы ее не ради
приданого, а ради нее самой.
Снова вокруг панны Ленцкой закружился рой поклонников, а на столике в
гостиной скапливались груды визитных карточек. Однако Ленцкие не принимали,
что, впрочем, никого особенно не огорчало, поскольку вскоре разошелся третий
по счету слух, будто дом пана Томаша будет продан с аукциона.
На этот раз в обществе началось смятение. Одни утверждали, что пан
Томаш явный банкрот, другие готовы были поклясться, что он скрывает свое
богатство, чтобы обеспечить счастье единственной дочери. Кандидаты в супруги
и их родня оказались в мучительной неизвестности. И вот, чтобы ничем не