"Болеслав Прус. Приключение Стася" - читать интересную книгу автора

три мать выучит его читать, а через четыре надо будет отдать его органисту".
Всего четыре года!.. Значит, уже сейчас следовало снискать благоволение
слуги божьего, который ходил бритый, как ксендз, носил черный долгополый
сюртук и громогласно витийствовал, вплетая в свою речь латинские слова из
церковной службы.
Не откладывая в долгий ящик, Шарак пригласил органиста распить с ним у
Шулима бутылочку-другую меду. Преисполненный елейности артист костела
высморкался в клетчатый платок, откашлялся и с таким видом, словно он
собирался произнести проповедь против горячительных напитков, заявил Шараку,
что и ныне, и присно, и во веки веков готов ходить с ним к Шулиму пить мед.
Органист был человек гордый и раздражительный, а главное - слабый на
голову. Уже за первой бутылкой он понес околесицу, а за второй стал уверять
Шарака, что считает его почти ровней себе.
- Ибо, видишь ли, мой... Господи владыко!.. Оно обстоит так. Мне, как
органисту, раздувают мехи, и тебе, как кузнецу... Господи владыко!.. тоже
раздувают мехи... А посему... Да ты, никак, уже понял, что я хочу сказать?
Так вот, я хочу сказать, что кузнец и органист - они братья... Ха-ха-ха!..
братья! Я органист, и ты - чумазый!.. Да сжалится над тобой всемогущий
господь! Misereatur, tui omnipotens Deus!
Шарак, вообще отличавшийся веселым нравом, за бутылкой становился
мрачен. Поэтому он не сумел оценить комплимент своего собеседника и ответил
так громко, что отповедь эту услышали Шулим и несколько его посетителей.
- Братья-то, положим, не братья!.. Кузнец - он больше на слесаря
смахивает, а органист... как положено органисту - на нищего с паперти!..
- Что? Я - на нищего с паперти?.. - вскричал оскорбленный маэстро,
испепеляя кузнеца пылающим взором.
- Уж известное дело!.. Вы и молитесь-то за деньги, и играете
благолепнее, когда вам кто...
Шарак не кончил, ибо в эту минуту его сразил увесистый удар бутылкой по
макушке, так что осколки стекла брызнули в потолок, а липкий мед залил ему
лицо и праздничную одежду.
- Держи его! - крикнул пострадавший, не зная, утираться ли ему или
догонять органиста, который удирал по кратчайшей, как ему казалось, однако
весьма извилистой линии.
Тут все, кто был в корчме, бросились их разнимать. Вытолкали за дверь
органиста и принялись увещевать кузнеца, который себя не помнил от гнева.
- Я тебе дам, дуделка проклятая!.. - завопил Шарак, заметив на
мелькнувшей за окном физиономии органиста выражение особой торжественности.
- Юзеф!.. Кум!.. Пан кузнец!.. - унимали его посредники. - Да
успокойтесь вы!.. Охота вам сердиться на пьяного! Он ведь, дурной, и сам не
знает, что делает...
- Изобью разбойника, живого места не оставлю!..
- Да полноте, пан Шарак!.. Ну что это - бить?.. Бить не всякого
полагается... Он как-никак духовная особа, первая после викария!.. Как бы
вас за это бог не наказал...
- Ничего со мной не сделается!.. - возразил кузнец.
- Ну, с вами-то, пожалуй, ничего... Так ведь у вас жена, сын!..
Последние слова оказали чудотворное действие. При мысли о жене и сыне
взбешенный кузнец сразу угомонился и даже постарался подавить в себе чувство
мести. И впрямь органист первое лицо после викария, - что правда, то правда,