"Болеслав Прус. Грехи детства" - читать интересную книгу автора

Я поцеловал ей руку и что-то буркнул.
- Да и сам тоже не катайся. Обещаешь мне?
- Я не буду кататься.
Тогда она обернулась к гувернантке и заговорила с ней о чем-то
по-французски. Я услышал, как они несколько раз повторяли слово "эро". К
несчастью, услышал его и отец и вскричал:
- Ох, ваша правда, графиня: ирод, как есть ирод!..
Дамы улыбнулись, а после их ухода Зося пыталась растолковать отцу, что
"эро" пишется "heros" и по-французски значит не ирод, а герой.
- Герой? - повторил отец. - Уж точно герой! Промочил мундир и порвал
штаны, а я теперь выкладывай Шулиму двадцать злотых. Черт бы побрал такое
геройство, за которое платить приходится другим!
Прозаические взгляды отца были мне крайне неприятны. Однако я
благодарил бога, что дело не кончилось хуже.
С того дня я виделся с Лёней не только в парке, но и у них в доме.
Несколько раз я там обедал, что приводило меня в величайшее смущение, и
почти ежедневно оставался к полднику, за которым подавали кофе, или
землянику, или малину с сахаром и со сливками.
Я часто беседовал с обеими дамами. Графиня удивлялась моей
начитанности, которой я был обязан библиотеке горбунка, а гувернантка, панна
Клементина, была просто в восторге от меня. Ее симпатии я завоевал не
столько своей эрудицией, сколько рассказами о приказчике, так как я всегда
знал, где именно он присматривает за работами и что думает о панне
Клементине. В конце концов эта просвещенная личность призналась мне, что
вовсе не собирается выходить замуж за приказчика, а жаждет лишь поднять его
морально. Она заявила мне, что, по ее понятиям, роль женщины в жизни состоит
в том, чтобы возвышать мужчин, и что я сам, когда вырасту, непременно должен
найти такую женщину, которая меня возвысит.
Беседы эти мне чрезвычайно нравились. Оттого я все усерднее передавал
панне Клементине сведения о приказчике, а ему о панне Клементине, чем и
снискал благосклонность обоих.
Насколько я сейчас помню, жизнь в господском доме протекала
своеобразно. К графине каждые два-три дня приезжал ее жених, а панна
Клементина по нескольку раз в день посещала те уголки парка, где могла
увидеть приказчика или хотя бы, как она выражалась, услышать звук его
голоса, - очевидно, в то время, когда он ругал батраков. В свою очередь,
горничная лила слезы по том же приказчике, высматривая его то из одного, то
из другого окна, а остальные девушки, следуя обычаям дома, делили свои
чувства между лакеем, буфетным мальчиком, поваром, поваренком и кучером.
Даже сердце старой Салюси не было свободно. Им владели индюки, селезни,
гусаки, каплуны и петухи вместе со своими подругами, столь различными по
оперению и виду, и в этом пестром обществе ключница проводила целые дни.
Естественно, что в кругу таких занятых людей нам, детям, жилось очень
привольно. С утра до вечера мы играли и старших видели тогда лишь, когда нас
звали обедать, полдничать или спать.
Вследствие этой свободы у меня сложились довольно оригинальные
отношения с Лёней. Она уже через несколько дней звала меня Казик, обращалась
ко мне на "ты", распоряжалась мной и даже кричала на меня, а я по-прежнему
называл ее на "вы", все реже говорил, но все чаще слушал. Порой во мне
пробуждалась гордость человека, которому через год предстояло перейти в