"Болеслав Прус. Грехи детства" - читать интересную книгу автора

Я снял перед ней фуражку, чувствуя себя величайшим негодяем.
После ухода Лёни Зося взяла меня в оборот.
- Хорошие же вещи я узнала, - сказала она важно.
- А что я сделал? - спросил я, порядком струхнув.
- Как это - что? Прежде всего, ты упал в обморок (ах, господи, и меня
при этом не было!..), ну, а потом - эта оса или муха... Ужасно... Бедная
Лёня! Я бы умерла со стыда.
- Но чем же я виноват? - осмелился я спросить.
- Дорогой Казик, передо мной тебе незачем оправдываться, раз я тебя ни
в чем не упрекаю. Но все-таки...
"Но все-таки..." - вот уж ответ!.. Из этого "но все-таки" следовало,
что во всем виноват я один. Муха - это ничего. Лёня, которая орала благим
матом, - тоже ничего, плох только я, оттого что прибежал на помощь.
Все это верно, но почему я упал в обморок?..
Я был безутешен. На другой день я вовсе не ходил в парк, лишь бы не
показываться Лёне, а на третий - она велела мне прийти. Когда же я пришел,
она издали кивнула мне головой, но разговаривала только с Зосей, время от
времени окидывая меня презрительным и грустным взглядом, словно преступника.
Минутами мне казалось, что все же тут есть какая-то несправедливость по
отношению ко мне. Но я тотчас подавлял подобные сомнения, внушая себе, что я
действительно совершил нечто ужасное. В ту пору я еще не знал, что этот
метод является характерной чертой женской логики.
Между тем девочки, о чем-то перешептываясь, степенно прохаживались по
саду и не думали прыгать через веревочку. Вдруг Лёня остановилась и сказала
жалобным голоском:
- Знаешь, Зося, мне до того захотелось черники... Я даже слышу ее
запах...
- Так я сейчас принесу, - поспешно предложил я свои услуги. - Я знаю в
лесу одно местечко, где ее очень много.
- Стоит ли тебе утруждать себя? - проговорила Лёня, бросая на меня
томный взгляд.
- Что тут такого? - вмешалась Зося. - Пускай идет, если хочет.
Я поспешил уйти, тем более что мне уже становилось душно в саду из-за
этого кривляния. Обогнув кухню, я услышал, как барышни смеются, а заглянув
ненароком через забор, заметил, что они как ни в чем не бывало прыгают через
веревку. Очевидно, только при мне они напускали на себя такую важность.
В кухне стоял адский шум. Мать Валека плакала и кляла всех и всё, а
старая Салюся бранила ее за то, что Валек разбил тарелку.
- Дала я ему, - причитала судомойка, - прохвосту этакому, тарелку, чтоб
он ее вылизал, а он, подлец, бух ее на пол да еще удрал. Ох, если я сегодня
его не убью, так, верно, у меня руки-ноги отсохнут... - А потом крикнула. -
Валек!.. Живо поди сюда, паршивец! Сейчас же иди, не то я всю шкуру тебе
исполосую!
Мне стало жаль мальчика, и я хотел было вмешаться. Однако рассудил, что
могу это сделать, вернувшись из лесу, так как до ночи Валек, наверное, не
покажется на кухне, - и я пошел своей дорогой.
До леса от усадьбы было примерно полчаса ходьбы, а может, и больше.
Росли у нас в лесу дуб, сосна и орешник, а земляники и черники было такое
множество, что, сколько ни собирай, на всех хватало. На опушке ягод было
поменьше: их здесь пообщипали пастухи, зато в глубине леса они сплошь