"Болеслав Прус. Ошибка" - читать интересную книгу автора

- А вот и пойду, черт возьми! И если вы еще хоть слово мне скажете, я
вам пальну прямо в лоб!
Няня неожиданно обхватила меня обеими руками - и произошло нечто, мною
никак не предвиденное. Мои ноги взлетели вверх так быстро, что сапог
свалился, живот и грудь очутились на коленях Лукашовой, а перед глазами
вместо двери оказался пол. При этом я почувствовал, что нянька одной рукой
крепче обхватила меня, а другой расстегивает мои бумазейные штанишки.
Я извивался, как только мог, но все было напрасно. Тогда я перешел к
просьбам.
- Ну, что же, воюй, вырвись, если ты такой хват! - говорила няня, дрожа
от напряжения. - Ах ты дрянной мальчишка, висельник этакой! Дома и без того
столько горя, а тут еще этот негодник вздумал грозиться...
Я даже заплакал от стыда, и тогда старуха поставила меня на пол и,
утирая мне слезы, сказала уже мягче:
- Вот видишь, каково тебе будет на войне! Поймают тебя, и, не успеешь
ты глазом моргнуть, как всыплют пятьдесят нагаек. Тогда уже тебе никто не
сможет помочь - ни я, ни даже мама.
Последнее замечание меня ошеломило:
- А разве на войне дерутся нагайками? - спросил я, надувшись.
Я был неприятно поражен, как человек, который хотел сесть, а из-под
него выдернули стул. Броситься с саблей на целую шеренгу врагов - это я бы
смог, но нагайки... Они внушали мне ужас. В глубине души я не верил, что это
правда. Тем не менее всякий раз, как я вспоминал о войне, мне казалось, что
кто-то хватает меня и перевертывает вверх ногами так быстро, что я не
успеваю достать саблю.
Эта неожиданно открытая мною разновидность военного искусства сильно
охладила мой героизм. Я не отказался от намерения идти на воину, но решил
идти не раньше, чем вырасту настолько, что не так-то легко будет со мной
справиться. Итак, я на печке отметил то место, до которого могу дотянуться
рукой, и по нескольку раз в день проверял, не подрос ли я. И - странное дело
- когда я был весел, то явно подрастал, а когда падал духом - так уменьшался
в размерах, что почти уже не надеялся вырасти по-настоящему до прихода
французов.
"Все равно пойду! - говорил я себе мысленно. - Затесаюсь между солдат,
и они меня не выдадут".
Занятый своими планами, я не обращал внимания на мать, а между тем в ее
настроении произошла заметная перемена. Почти с того дня, когда я услышал
про войну, мама страдала бессонницей, осунулась и побледнела. Ее голос
звучал теперь не так энергично, она все меньше хлопотала по хозяйству, чаще
сидела в кресле, усталая, и, сплетя пальцы, о чем-то думала.
Письма моему брату мама обычно посылала с оказией, но теперь стала
отправлять их по почте. Каждый день она всех спрашивала, приходил ли
почтальон, и, если он в тот день не приходил, посылала на почту работника -
узнать, нет ли письма.
Время от времени письмо приходило, но это не уменьшало материнской
тревоги. Она сразу отвечала на него и снова ждала, высматривала почтальона,
посылала на почту. Однако в разговоре никогда не поминала о брате.
Как-то перед пасхой сидели мы за обедом, мама, пан Добжанский и я.
Помню, это был постный день, так что нам подавали пивной суп. На второе няня
принесла тарелку пирожков с повидлом, политых маслом и посыпанных сухарями,