"Марсель Пруст. Обретенное время" - читать интересную книгу автора

прогулках она несколько раз сильно меня удивила. Впервые, когда сказала мне:
"Если бы вы не проголодались, и не будь уже так поздно, мы сейчас свернули
бы налево, потом взяли вправо, и менее чем через четверть часа оказались бы
у Германтов". С тем же успехом можно было сказать: "Поверните налево, затем
возьмите вправо, и вы прикоснетесь к чему-то неосязаемому, недостижимому, о
чем на земле знали только одно: где оно, в какой оно (я и сам-то думал, что
смогу узнать об этом только у Германтов, - и, в какой-то мере, я не ошибся)
"стороне"". Еще меня удивили "истоки Вивоны", представлявшиеся мне чем-то из
того же неземного ряда, что и Врата Ада, и оказавшиеся всего-навсего
квадратной лужей с прачечными мостками, бурлящей пузырями. И в третий раз,
когда меня потрясли слова Жильберты: "Хотите, мы можем вернуться как-нибудь
к Германтам через Мезеглиз, это самый красивый путь", - все мои детские
представления перевернулись, я понял, что две эти стороны не были так
несводимы, как я думал. Но больше всего меня удручало, сколь мало в этот
приезд я вспоминал прежние годы - мне не очень-то хотелось заново осмотреть
Комбре, а Вивона казалась мне узкой и безобразной. Но однажды Жильберта
подтвердила мысли, уже посещавшие меня на стороне Мезеглиза, это случилось
на одной из тех ночных прогулок перед ужином - но она ужинала так поздно!
Погружаясь в таинство прекрасной глубокой лощины, устланной лунным светом,
мы остановились на мгновение, будто насекомые, что вот-вот заползут в
сердцевину голубоватой цветочной чашечки. Вероятно, в качестве обходительной
хозяйки, которая сожалеет о скором отъезде друга и хотела бы произвести
благоприятное впечатление своим гостеприимством, - тем более, что эти места,
как ей показалось, пришлись вам по душе, - Жильберта со светской
изобретательностью извлекала выгоду и из молчания, и простодушия, и
сдержанности в изъявлении чувств, чтобы дать почувствовать, что вы в ее
жизни занимаете исключительное место. Меня переполняла нежность чудного
воздуха и свежего ветерка, и я неожиданно излил это чувство Жильберте: "Вы
недавно упомянули тропку на горе. Как я любил вас тогда!" - Она ответила: "И
почему вы мне не сказали? Я о том и не подозревала. Я вас любила, я как-то
чуть не кинулась вам в объятья". - "Это когда же?" - "Первый раз в
Тансонвиле, вы гуляли с родителями, а я вышла навстречу; я никогда не видела
такого хорошенького мальчика. Я частенько, - продолжила она стыдливо и
задумчиво, - ходила с друзьями на развалины руссенвильского замка. Вы
скажете, что я была дурно воспитана, потому что там внутри, в темноте,
играли друг с другом самые разные девочки и мальчики. Там служка комбрейской
церкви, Теодор[2] (надо отдать ему должное, он был миленький - ей-богу, он
был очень хорош!.. теперь, правда, подурнел и работает аптекарем в
Мезеглизе), развлекался с соседскими крестьяночками. Меня отпускали гулять
одну, и как только я могла улизнуть, я сразу же бежала туда. О, как я
хотела, чтоб вы туда пришли; я прекрасно помню, что у меня была только
минута, чтобы намекнуть вам, чего я хочу, - хотя я и рисковала, что меня
заметят наши родители; я показала вам это, и так неприлично, что мне стыдно
до сих пор. Но вы зло на меня посмотрели, и я поняла, что вы не хотите".
Я тотчас подумал, что на самом деле и Жильберта и Альбертина были
такими, какими выдали себя взглядом в первое мгновение, - одна перед
изгородью боярышника, вторая на пляже. И это я неловкостью все испортил,
поскольку понял их слишком поздно, когда уже внушил, болтая с ними, боязнь
показаться такими же разбитными, как в первую минуту. Моя невстреча с ними
была еще поразительней, - хотя, по правде говоря, мой провал был не столь