"Николай Псурцев. Свидетель (повесть) (Искатель N 4 1987)" - читать интересную книгу автора

никогда не пьянею, я все помню. - Долгоносик горделиво выпрямился.
Вадим машинально погладил волосы, полез за сигаретами в пиджак, но не
нашел их, чертыхнулся, потом отыскал пачку в кармане рубашки, чиркнул
спичкой, закурил, не заметив поднесенной Уваровым зажигалки. Он чувствовал,
что оперативник внимательно наблюдает за ним, и старался не смотреть в его
сторону.
- Так вы все-таки знакомы, - утвердительно проговорил Уваров.
Вадим пожал плечами.
- Не узнаешь, - прищурился Долгоносик. - Кого на работу берут. Во... И
про Митрошку... эта... не помнишь, во...
Данин полез за сигаретой, хотя во рту у него уже дымилась одна. Он
повертел другую сигарету между пальцами и зачем-то бросил ее в сторону.
- Какой такой Митрошка, Вадим Андреевич, а? - К Уварову вернулась его
прежняя насмешливость.
- Понятия не имею, - излишне поспешно ответил Вадим.
- Да во... - Долгоносик махнул рукой на дом-глыбу. - Здеся живет...
Он закачался от того, что долго глядел вверх на высоких Уварова и
Вадима, и у него, наверное, закружилась голова. Он икнул, шагнул вбок и
снова чуть не упал. Подошли сержанты.
- Возьмем с собой? - спросил один из них.
Уваров пристально посмотрел на Вадима, коротко усмехнулся и сказал, не
отводя от него глаз:
- Узнайте, где живет, а с собой не надо. Пусть дома ночует. Потом
побеседуем. Перепутал он, наверное, вас с кем-то, Вадим Андреевич, да?
- Наверняка, - безмятежно ухмыльнулся Вадим. Сигарета чуть не
вывалилась из его губ.
- Ну все, поехали, - скомандовал Уваров.
"Зачем мне все это? Зачем? Зачем? - с каким-то незнакомым доселе, тупым
ожесточением думал Данин по дороге домой. - Ведь я же совсем несмелый
человек, совсем. А погляди-ка, влез в эту свару - и ни шагу назад. Зачем?
Сколько раз я этот вопрос себе задавал! И не отвечал. А вот теперь отвечу.
Я, кажется, что-то понял... Правду хочу знать! Добрую, жуткую, но правду.
Будь проклято это зудящее, выедающее душу желание знать правду! Правильно я
поступил, что молчу, или нет? Спасаю я Можейкину или нет? Если правильно -
хорошо! Если спасаю - замечательно! А если неправильно, а если не спасаю...
Если, если, если"

Ночь провел скверно. Старый диван, такой привычный и уютный, сделался
вдруг жестким и неудобным. Вадим провертелся полночи, так и не заснув, потом
поднялся, потому что уж совсем невмоготу было. Ступив на пол, ойкнул,
сморщившись, - заломило поясницу и тяжело запульсировало в затылке, - открыл
окно, постоял, глубоко вдыхая ночной воздух, потом закрыл глаза,
помассировал шею и затылок. И когда чуть полегчало, возникли в голове
бессвязные картины: ухмыляющийся Уваров, заморенный Долгоносик, безмолвный,
мглистый переулок, таксист Витя, крохотная сумка Можейкиной, бабка Митрошка,
почему-то сидящая в дежурной части милиции... И Вадим почувствовал озноб,
хотя ночь была теплой. Он обхватил себя руками и снова поковылял к дивану,
все еще видя Митрошку в дежурной части. Перекинул подушку на другую сторону;
потирая поясницу, осторожно опустился на диван, закутался в одеяло и,
постепенно согреваясь, стал проваливаться в зыбкое забытье.