"Тимур Исхакович Пулатов. Черепаха Тарази " - читать интересную книгу автора

- можно сказать, как спал ты под лавкой просителей, так и остался без
кровати...
В первое время, получив Подарок, я действительно все чаще и чаще
уползал под лавку, потому что такая хандра стала одолевать, что тягостно
рукой шевельнуть, не то чтобы вскочить по первому зову того, кто занес мое
имя в список очереди. Слышу, что меня окликают грозно, но встать не могу -
равнодушие, а когда меня все же находили под лавкой и выволакивали, чтобы я
встал перед гневным оком катиба [Катиб - писец, секретарь (араб.)] с
бакенбардами, - тот меня - раз! раз! - перчаткой по щеке за непослушание. А
я стою и покачиваюсь, и хандра, вселившаяся в меня, не дает мне возможности
ответить по достоинству обидчику. А когда белая перчатка секретаря чернеет
от моей грязной физиономии и когда он с брезгливостью прерывает свое
истязание, я снова, облизывая раны, уползаю в свою обитель под лавкой, и
снова непонятно - сплю ли я, бодрствую ли, в кошмаре или наяву...
Так продолжалось изо дня в день - поздно утром едва просыпаюсь весь в
поту, слышу, опять кличут для проверки, и снова не могу срочно предстать
перед поганой мордой катиба, а когда наконец выползаю, доставляя много
хлопот другим просителям, - кое-кому отдавливаю ноги, кое у кого
запутываюсь в шароварах или в халате - и снова, как плата за
неповоротливость, брань и удары ведущего список к господу.
Вначале я отделываюсь просто выговорами, то есть мое имя каждый раз
отодвигают все назад и назад, ближе к хвосту очереди, а потом и вовсе плохо
- узнаю, что писец просто взял и вычеркнул мое имя из списка просителей к
великому удовольствию собрания всего коридора, которое, видно, и подсказало
ему этот хитроумный ход.
И странное дело - меня тут же охватил дикий ужас. Ведь раньше я,
находясь в списке просителей, чувствовал себя прямо или косвенно в обществе
коридорников, с народом, хотя, как известно, я лишь прикидывался
просителем. А тут всех теперь окликают и все общество перед секретарем
навытяжку, а тебя нет, тебя не называют, ты безымянный, то есть без рода и
племени, чужак.
И как теперь мне быть, раз я вне общества, но в коридоре, а выхода из
него я не знаю - тогда, стало быть, общество вправе поступить со мной как с
посторонним, чужаком, которого надо гнать в три шеи и, загнав в тупик с
пеной у рта, уничтожить.
В ужасе бросаюсь я к ногам катиба и прошу его сжалиться и снова внести
меня в список, согласен даже на какой-нибудь дополнительный, хоть на
фиктивный для отвода глаз. Бью себя в грудь и предлагаю мошеннику взятку, а
он, против обыкновения, вдруг взял и стал в позу, то есть отказался от
взятки, да еще топнул ногой у моего жалкого, распластанного тела и чуть не
повел меня к судье, да, видно, сам плут был нечист совестью, побаивался
сверлящего ока Закона - махнул рукой и не повел.
Подумал я в страхе, что вот теперь-то за меня, как за чужака,
возьмется наконец толпа и устроит самосуд, но гляжу - публика, утомившись
от криков, разом притихла, как только секретарь сжалился надо мной, и все
снова зашептались о главном - о путях к господу.
Заметался я и прямо врезался в темную нишу в стене и там сник, притих
в ожидании очередной вспышки гнева общества. Прошло довольно много времени
в муках страха и подозрений, я даже боялся шевельнуться в нише, не решался
выглянуть, лишь чьи-то стоны, бормотания и вкрадчивый шепот напоминали о