"Тимур Исхакович Пулатов. Плавающая Евразия " - читать интересную книгу автора

строго запрещено по всем каналам связи града произносить слово "десять"
применительно к ходу времени, чтобы лишний раз не смущать покой шахградцев.
- Желаю всем спокойной ночи...
- И тебе, соловей, того же желаю! - воскликнул Давлятов с такой
гримасой, словно собирался ударить кулаком по экрану телевизора, задержись
ведущий еще на секунду...
В нашем Шахграде не было Службы опроса. И посему никто не мог сказать,
что же подействовало на тех, кто вчера к десяти... простите, двадцати двум
часам остался, заигрывая с судьбой, в своих домах и пренебрег почтовым
предупреждением. Сегодня же многие из них присоединились к устремившимся на
площадь, где рассекались основные улицы квартала.
Подействовало, наверное, то, что в школах отменили занятия, отправив
детей по домам, даже младенцев не принимали в яслях... И вот уже замелькали
в толпе вчерашние скептики, таща за собой упирающихся детей, которых
оторвали от телепрограммы "Спокойной ночи, малыши!" с убаюкивающей песенкой
и тиканьем музыкальных часов...
В толпе мелькнул и Мирабов, крепко держащий дочь за руку. Давлятов
протиснулся к нему, и Мирабов, почувствовав что-то неладное, участливо
спросил:
- Что-нибудь случилось?
- Какой-то тип явился ко мне с прибором, - охотно признался Давлятов.
- Что-то прощупывал во дворе, измерял... искал тайную типографию, где
размножают эти почтовые предупреждения... Подлец Шаршаров наклеветал на
меня... Вообще меня поражают эти наши либералы-правдолюбцы, - все более
возбуждаясь, продолжал Давлятов. - На Западе Шаршаров писал пасквили о
жизни в Союзе, в Союзе он пишет доносы, обвиняя честных людей в
недозволенной деятельности в пользу Запада... кто хорошо платит, под дудку
того они и воют, - не совсем удачно ввернул в свою речь Давлятов избитую
поговорку и сам же сморщился от этой безвкусицы.
Мирабов не ответил ему, и они оба помолчали, прислушиваясь к
разговорам вокруг. У всех на устах была сегодняшняя телепередача с участием
сейсмосветил. Возмущались тем, что академики все затуманили. Особенно тот,
который набросился чуть ли не с бранью на бедного гражданина Сали-ха.
Возмущавшийся неожиданно переменил тон и захохотал, изображая привычку
фемудянского академика все время с подозрением щурить глаза и вытягивать
губы.
Стоящая рядом женщина тоже расхохоталась и в ту же минуту вдруг стала
падать. Ее подхватили и уложили, обморочную, прямо на скамейке, закричали в
один голос:
- Есть ли здесь врач?!
- Есть! Есть! - побежал, расталкивая толпу, Мирабов, открывая на ходу
чемоданчик с лекарствами.
Давлятов схватил за руку дочь Мирабова, опасаясь того, что она может
убежать. Мирабова пропустили вперед, он опустился на колени, всматриваясь в
лицо женщины, лежавшей в обмороке.
- Каталепсия, - сказал Мирабов. - Бывает от напряжения, когда
непроизвольным смехом подавляется подспудный страх...
Этих слов, казалось, было достаточно, чтобы к женщине вернулось
сознание. На судорожном лице ее открылись щелочки глаз. Несколько мгновений
она смотрела, не понимая, где она и что с ней, затем испуганно подняла