"А.С.Пушкин. Египетские ночи. (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

Для вдохновенных песнопений
Избрать возвышенный предмет".
- Зачем крутится ветр в овраге,
Подъемлет лист и пыль несет,
Когда корабль в недвижной влаге
Его дыханья жадно ждет?
Зачем от гор и мимо башен
Летит орел, тяжел и страшен,
На чахлый пень? Спроси его.
Зачем арапа своего
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу?
Затем, что ветру и орлу
И сердцу девы нет закона.
Таков поэт: как Аквилон
Что хочет, то и носит он -
Орлу подобно, он летает
И, не спросясь ни у кого,
Как Дездемона избирает
Кумир для сердца своего.

Италиянец умолк... Чарский молчал, изумленный и растроганный.
- Ну что? - спросил импровизатор.
Чарский схватил его руку и сжал ее крепко.
- Что? - спросил импровизатор, - каково?
- Удивительно, - отвечал поэт. - Как! Чужая мысль чуть коснулась вашего
слуха, и уже стала вашею собственностию, как будто вы с нею носились,
лелеяли, развивали ее беспрестанно. Итак для вас не существует ни труда, ни
охлаждения, ни этого беспокойства, которое предшествует вдохновению?..
Удивительно, удивительно!.. Импровизатор отвечал:
- Всякой талант неизъясним. Каким образом ваятель в куске каррарского
мрамора видит сокрытого Юпитера, и выводит его на свет, резцом и молотом
раздробляя его оболочку? Почему мысль из головы поэта выходит уже
вооруженная четырьмя рифмами размеренная стройными однообразными стопами? -
Так никто, кроме самого импровизатора, не может понять эту быстроту
впечатлений, эту тесную связь между собственным вдохновением и чуждой
внешнею волею - тщетно я сам захотел бы это изъяснить. Однако... надобно
подумать о моем первом вечере. Как вы полагаете? Какую цену можно будет
назначить за билет, чтобы публике не слишком было тяжело, и чтобы я между
тем не остался в накладе? Говорят, la signora Cataiani брала по 25 рублей?
Цена хорошая...
Неприятно было Чарскому с высоты поэзии вдруг упасть под лавку
конторщика; но он очень хорошо понимал житейскую необходимость, и пустился
с италиянцем в меркантильные расчеты. Италиянец при сем случае обнаружил
такую дикую жадность, такую простодушную любовь к прибыли, что он опротивел
Чарскому, который поспешил его оставить, чтобы не совсем утратить чувство
восхищения, произведенное в нем блестящим импровизатором. Озабоченный
италиякец не заметил этой перемены и проводил его по коридору и по лестнице
с глубокими поклонами и уверениями в вечной благодарности.