"А.С.Пушкин. История села Горюхино. (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

К стихам приобрел я некоторый навык, переписывая тетрадки, ходившие по
рукам между нашими офицерами, именно: Опасного соседа, Критику на
Московский Бульвар, на Пр.есненские пруды и т. под. Не смотря на то поэма
моя подвигалась медленно и я бросил ее на третьем стихе. Я думал, что
эпический род не мой род, и начал трагедию Рюрик. Трагедия не пошла. Я
попробовал обратить ее в балладу - но и баллада как-то мне не давалась.
Наконец вдохновение озарило меня, я начал и благополучно окончил надпись к
портрету Рюрика.
Не смотря на то, что надпись моя была не вовсе недостойна вникания,
особенно как первое произведение молодого стихотворца, однако ж я
почувствовал, что я не рожден поэтом, и довольствовался сим первым опытом.
Но творческие мои попытки так привязали меня к литературным занятиям, что
уже не мог я расстаться с тетрадью и чернильницей. Я хотел взойти к прозе.
На первый случай, не желая заняться предварительным изучением,
расположением плана, скреплением частей и т. под., я вознамерился писать
отдельные мысли, без связи, без всякого порядка, в том виде, как они мне
станут представляться. К несчастию, мысли не приходили мне в голову - и в
целые 2 дня надумал я только следующее замечание:
Человек, не повинующийся законам рассудка, и привыкший следовать
внушениям страстей, часто заблуждается и подвергает себя позднему
раскаянию. - Мысль конечно справедливая, но уже не новая. Оставя мысли,
принялся я за повести, но, не умея с непривычки расположить вымышленное
происшедствие, я избрал замечательные анекдоты, некогда мною слышанные от
разных особ, и старался украсить истину живостию рассказа, а иногда и
цветами собственного воображения. Составляя сии повести, мало-по-малу,
образовал я свой слог и приучился выражаться правильно, приятно, и
свободно. Но скоро запас мой истощился и я стал опять искать предмета для
литературной моей деятельности.
Мысль оставить мелочные и сомнительные анекдоты для повествования
истинных и великих происшедствий давно тревожила мое воображение. Быть
судиею, наблюдателем и пророком веков и народов казалось мне высшею
степенью, доступной для писателя. Но какую историю мог я написать с моей
жалкой образованностию, где бы не предупредили меня многоученые,
добросовестные мужи? Какой род истории не истощен уже ими? Стану ль писать
историю всемирную - но разве не существует уже бессмертный труд аббата
Милота? Обращусь ли к истории отечественной? что скажу я после Татищева,
Болтина и Голикова? и мне ли рыться в летописях и добираться до
сокровенного смысла обветшалого языка, когда не мог я выучиться славянским
цыфрам? Я думал об истории меньшего объема, напр. об истории губернского
нашего города; но и тут сколько препятствий для меня неодолимых! Поездка в
город, визиты к губернатору и к архиерею, просьба о допущении в архивы и
монастырские кладовые и проч. Ист.ория уездного нашего города была бы для
меня удобнее, но она не была занимательна ни для философа, ни для
прагматика, и представляла мало пищи красноречию. *** был переимянован [в]
города в 17** году, и единственное замечательное происшедствие,
сохранившееся в его Летописях, есть ужасный пожар, случившийся 10 лет тому
назад - и истребивший базар и присутственные места.
Нечаянный случай разрешил мои недоумения. Баба, развешивая белье на
чердаке, нашла старую корзину, наполненную щепками, сором и книгами. Весь
дом знал охоту мою к чтению. - Ключница моя, в то самое время, как я, сидя