"А.С. Пушкин. Переписка с 1915 по 1925 г.г. (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

помнишь ли нас, друзей твоих (мужеского полу)... Мы не забыли тебя и в 7 часов с 1/2
каждый день поминаем [тебя] в театре рукоплесканьями, вздохами - и говорим: свет-то наш
Павел! что-то делает он теперь в великом Новгороде? завидует нам - и плачет о Кр......
(разумеется нижним проходом). Каждое утро крылатая дева летит на репетицию мимо окон
нашего Никиты, по прежнему подымаются на нее телескопы и <---> - но увы... ты не видишь
ее, она не видит тебя. Оставим элегии, мой друг. Исторически буду говорить тебе о наших.
Вс идет по прежнему; шампанское, слава богу, здорово - актрисы также - то (9) пьется, а те
<------> - аминь, аминь. Так и должно. У Юрьева <------>, слава (10) богу, здоров - у меня
открывается маленькой; и то хорошо. Всеволожской Н. играет; мел столбом! деньги
сыплются! Сосницкая и кн. Шаховской толстеют и глупеют - а я в них не влюблен - однакож
его вызывал за его дурную комедию, а ее за посредственную игру. Tolstoy болен - не скажу
чем - у меня и так уже много <--------> в моем письме. Зеленая Лампа нагорела - кажется
гаснет - а жаль - масло есть (т. е. шампанское нашего друга). Пишешь ли ты, мой собрат -
напишешь ли мне, мой холосенькой. Поговори мне о себе - о военных поселеньях. Это все
мне нужно - потому что я люблю тебя - и ненавижу деспотизм. Прощай, лапочка.
Свер<чок> А. Пушкин.

27 oct.
1819.

Адрес:
Павлу Борисовичу Мансурову


ПЕРЕПИСКА 1820


11. П. А. Вяземский - Пушкину и А. И. Тургеневу.
Ночь с 19 на 20 и 20 февраля 1820 г. Варшава.

Два слова, а может быть и более, Сверчку-Пушкину.
Поздравь, мой милый сверчок, приятеля своего N.N. с счастливым испражнением
барельефов пиров Гомера, которые так долго лежали у него на желудке. Признаюсь, я
вложил Эсхилу выражение ему чуждое. Проклятый, хотя и святый отец Брюмоа, ввел меня в
соблазн: он сказал: "C'est une justice, que lui rendait Eschyle lui-mкme, qui avait coutume de dire,
que ses piиces n'йtaient que des reliefs des festins йtalйs dans l'Iliade et l'Odissйe". Увлеченный
поэтическим смыслом уподобления (28) (а на поверку выходит: вымысла моего), я позабыл
справиться или лучше сказать не позаботился справиться с другим источником, или по
крайней мере с французским словарем, который, сказавши мне, что reliefs на (11) языке
старинном значит: restes de viandes, меня избавил бы от преступления против Эсхила, а
желудок г-на N. N. от барельефов, которые, легко сознаюсь с ним, не так скоро переваришь,
как мясные объедки. За то уже Аристофановскую индижестию (которую кажется не мне
подобает брать на совесть) не скоро выгонешь из него. Хотя я и не великой грек, но смею
поручиться, что без всякого оскорбления греческой чести, можно всегда назвать
Аристофаном каждого комика, которого бесстыдная дерзость выводит на сцену гражданина
честного с намерением предать его осмеянию общественному. Тут идет дело не о даровании
писателя, а о гнусном умысле человека. Убийцею Сократа в буквальном смысле не льзя
назвать Аристофана: но Аристофан первый и всенародно донес на Сократа, как на
безбожника, и вот почему Плутарх (опять чорт дергает меня) сказал о нем: "Шутки его самые
низкие и отвратительные; он даже и для черни не забавен, а людям здравомыслящим и