"А.С. Пушкин. Переводы к переписке 1825-1837 (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

с наибольшей точностью.
Хотя я и не докучал вам своими письмами в эти бедственные дни, я вс жe
не упускал случая получать о вас известия, я знал, что вы здоровы и
развлекаетесь, это, конечно, вполне достойно "Декамерона". Вы читали во
время чумы вместо того, чтобы слушать рассказы, это тоже очень
философично.
Полагаю, что мой брат участвовал в штурме Варшавы; я не имею от него
известий. Однако, насколько пора было взять Варшаву! Вы, полагаю, читали
стихи Жуковского и мои: ради бога, исправьте стих
<........................>
Поставьте:<гробов>. Речь идет о могилах Ярослава и печерских угодников;
это поучительно и имеет [какой-то] смысл. <Градов> ничего не означает.
Надеюсь явиться к вам в конце этого месяца. Царское Село может свести с
ума; в Петербурге гораздо легче уединиться.
Госпоже Хитровой.

(227) Ну, друг мой, что же вы сделали с моей рукописью? Не заболела ли она
холерой? Но, говорят, холера у вас не появлялась. Не сбежала ли она случайно?
Но в таком случае, дайте мне какое-нибудь указание. Для меня было большим
удовольствием снова увидеть ваш почерк. Он напомнил мне время, которое,
правда, немногого стоило, но вс же было не лишено надежд; пора великих
разочарований тогда еще не наступила. Поймите, я говорю о себе; но и для вас,
мне кажется, было преимуществом то, что вы еще не исчерпали всех
жизненных возможностей. Действительность для вас оказалась сладостной и
блестящей, друг мой: и вс же, бывает ли такая действительность, которая
стоила бы обманчивых чаяний, неоправдавшихся предчувствий, лживых
видений счастливого возраста неведения? Вы сказали, что хотите
побеседовать: поговорим же. Но предупреждаю вас: я не весел; а вы - вы
раздражительны. И притом, о чем нам говорить? Я полон одной мыслью, вы
знаете это. Если случайно у меня в голове и появятся какие-нибудь другие
мысли, они наверное будут связаны в конце концов вс с той же, одной:
подумайте, устроит ли это вас. Если бы еще вы передали мне какие-либо мысли
из вашего умственного мира, если бы вы вызвали меня как-нибудь. Но вы
хотите, чтобы я заговорил первый; будь по вашему, но еще раз: берегите
нервы! Итак, вот что я скажу вам. Заметили ли вы, что в недрах мира
нравственного происходит нечто необыкновенное, нечто подобное тому, что
происходит, как говорят, в недрах мира физического? Скажите мне,
пожалуйста, как это на вас действует? С моей точки зрения этот великий
переворот вещей в высшей степени поэтичен; вряд ли вы можете оставаться к
нему равнодушны, тем более, что поэтический эгоизм может найти себе в этом,
как мне представляется, обильную пищу: разве можно оказаться незатронутым
в самых сокровенных своих чувствах во время этого всеобщего столкновения
всех элементов человеческой природы? Я видел недавно письмо вашего друга,
великого поэта: его живость, веселость наводят страх. Не можете ли вы мне
объяснить, почему теперь в этом чел

овеке, который прежде мог грустить о всякой мелочи, гибель целого мира не
вызывает ни малейшей скорби? Посмотрите, друг мой: разве воистину не
гибнет мир? разве для того, кто не в состоянии предчувствовать новый,
грядущий на его место мир, [заметьте, что] это не является ужасным