"Анна Рэдклиф. Тайны Удольфского замка, Том 2 (готический роман) " - читать интересную книгу автора

чрезвычайно удивило ее. "Как странно!" - думала она про себя. "Совесть
подсказывает ему цель моего посещения, и он нарочно откладывает его, чтобы
избегнуть объяснения". Она почти решилась подстеречь его где-нибудь, но ее
удержал страх. И этот день Эмилия провела так же, как и предыдущий, с тою
только разницей, что теперь некоторое тревожное ожидание относительно
предстоящей ночи нарушало жуткое спокойствие, овладевшее ее чувствами.
К вечеру вернулась в замок вторая часть отряда, предпринимавшего
экскурсию в горы. Когда всадники въехали во двор, Эмилия из своей отдаленной
комнаты слышала их грубые возгласы, пьяные песни и ликование, похожее на
шабаш фурий по слулчаю какого-нибудь отвратительного жертвоприношения. Она
боялась, чтобы они не совершили какого-нибудь варварского преступления, но
Аннета скоро успокоила ее, сказав, что молодцы шумно радуются добыче,
привезенной ими с собою. Это обстоятельство окончательно убедило ее, что
Монтони на самом деле сделался атаманом бандитов и что он, рассчитывает
поправить свои расстроенные дела, занявшись ограблением проезжих!
Действительно, когда она обсудила со всех сторон его положение - в
вооруженном и почти неприступном замке, одиноко лежащем в пустынной горной
области, на далекой окраине которой были разбросаны города и местечки, куда
постоянно держали путь богатые путешественники, - то пришла к иаключению,
что трудно было бы найти положение, лучше приспособленное для хищнических
нападений, и у нее укоренилась страшная мысль, что Монтони сделался
разбойничьим атаманом. Вдобавок и характер его - неустрашимый, жестокий,
безнравственный, предприимчивый - как будто делал его способным для такой
роли. Ему нравились треволнения и жизненная борьба; он одинаково был чужд и
жалости и страха. Самая храбрость его имела зверский оттенок; это был не тот
благородный порыв, который воодушевляет человека против притеснителя в
защиту притесняемого, а врожденная зачерствелость нервов, которая неспособна
чувствовать и, следовательно, неспособна и к страху.
Но предположения Эмилии, вполне естественные, были, однако, не совсем
верны. Как приезжая, она была незнакома с положением края и с
обстоятельствами, при которых в Италии пелись частые войны. Так как доходы
многих итальянских государств были в то время недостаточны для содержания
постоянных войск, то даже в короткие промежутки мира, допускаемые
беспокойным нравом правительств и народов, возникал особый класс людей, нам
незнакомый и очень смутно очерченный в истории той эпохи. Из солдат,
распускаемых после каждой войны, лишь немногие возвращались к безопасным, но
невыгодным занятиям мирного времени. Иногда они перекочевывали в другие
страны и входили в состав воюющих армий. Иногда же они организовывали из
себя разбойничьи шайки и занимали отдаленные крепости, где их отчаянная
бесшабашность, слабость правительств, которым они приносили вред, и
уверенность, что они могут быть призваны назад в состав армии, когда
потребуется, - все это препятствовало слишком усердному преследованию их со
стороны властей. Иной раз они примыкали к какому-нибудь популярному вождю, и
тот вел их на службу любого государства, какое только соглашалось заплатить
им за их услуги. Из этого обычая возникло название кондотьеров - слово,
наводившее ужас на всю Италию в продолжение долгого периода, закончившегося
в первых годах XVII века, - начало его не так-то легко проследить.
Распри между мелкими государствами имели большей частью характер личных
предприятий, и вероятность успеха зависела главным образом не от искусства,
а от личной храбрости вождя и солдат. Искусство, требуемое для всяких