"Анна Рэдклиф. Тайны Удольфского замка, Том 2 (готический роман) " - читать интересную книгу автора

ветерок, вздыхающий над ухом охотника, когда он пробуждается от радостных
снов и внимает музыке горного духа! " (Оссиан ).
Но трудно себе представить ее волнение, когда она услыхала, что голос
запел с необыкновенным вкусом и простотой неподдельного чувства одну из
народных песен ее родной провинции, которую она часто с упоением слушала еще
ребенком и которую иногда певал ее отец! При звуках этой знакомой песни,
никогда нигде не слышанной ею, кроме как в родной провинции, ее сердце
наполнилось умилением, и в ней сразу воскресла память о прошлом. Мирные,
прелестные сцены Гаскони, нежность и доброта ее родителей, изящный вкус и
простота прежней жизни - все это рисовалось в ее воображении и представляло
картину такую яркую и обаятельную, так не похожую на жизнь, характеры и
опасности, окружавшие ее в настоящую минуту, что чувства ее были не в силах
вынести этих горьких воспоминаний, и душа ее содрогнулась от жгучести этого
ощущения.
Из груди ее вырывались глубокие, судорожные вздохи; она не в силах была
долее слушать мелодию, так часто прежде успокаивавшую ее, и отошла от окна в
отдаленную часть комнаты. Но и туда все же доносились звуки музыки. Ритм
вдруг изменился и послышался новый мотив, опять заставивший ее подойти к
окну. Она в ту же минуту вспомнила, что она уже слышала его когда-то в
рыбачьем домике в Гаскони... Быть может, благодаря таинственности,
сопровождавшей тогда эту песню, она так врезалась ей в память, что она с тех
пор не могла забыть ее. Манера исполнения этой песни - как ни странно это
обстоятельство - была та же самая, и Эмилия убеждалась, что это был,
несомненно, тот же голос. Изумление ее скоро сменилось другими чувствами;
необычайная мысль как молния промелькнула в ее голове и озарила целое
сцепление надежд, ожививших ее дух. Но надежды эти были так новы, так
неожиданны, так поразительны, что она не смела довериться им, хотя не
решалась и отогнать их. Она села у окна, задыхаясь от волнения и отдаваясь
попеременно то надежде, то страху; через минуту опять вскочила и
прислонилась к косяку, чтобы легче уловить звук; прислушалась, то
сомневаясь, то доверяя своим предположениям, она наконец тихонько произнесла
имя Валанкура... и снова опустилась на стул.
Да, могло случиться, что Валанкур тут, близко... Она припомнила
некоторые обстоятельства, побуждавшие ее думать, что это его голос. Он не
раз говорил ей, что рыбачий домик, где она впервые слышала этот голос и этот
самый мотив и где он писал карандашом сонеты, посвященные ей, был любимой
целью его прогулок раньше, чем он познакомился с нею; там же она неожиданно
встретилась с ним. На основании этих признаков можно было заключить с полным
вероятием, что он и был тем музыкантом, который еще во Франции пленял ее
слух пением и написал строки, выражавшие ей такое восторженное поклонение!
Кто же, как не он, писал эти стихи? В ту пору она не могла выяснить, кто
автор стихов; но после знакомства с Валанкуром, когда ему не раз случалось
упоминать о знакомом рыбачьем домике, она не обинуясь сочла его автором
сонетов.
По мере того, как все эти соображения проносились в ее голове, радость,
страх и нежность попеременно овладевали ее сердцем; она облокотилась о
подоконник, стараясь уловить звуки, которые должны подтвердить или разрушить
ее надежды, хотя она не помнила, чтобы когда-нибудь слышала Валанкура поюшим
при ней. Вдруг голос и инструмент замолкли.
В первое мгновение она порывалась заговорить; потом, не желая называть