"Эдвард Радзинский. Сансон" - читать интересную книгу автора

Равенство и Братство... Уже 23 декабря 1789 года (этот день - навсегда
в моем сердце) на заседании Национального собрания разгорелась дискуссия.
Депутаты предложили уничтожить унизительные ограничения, существовавшие для
некоторых профессий. В частности, для нас (Исполнителей приговоров) и
театральных актеров.
С актерами было все ясно, но палачи стали предметом дискуссии. Два
выступления я переписал в Журнал.
Депутат аббат Мари: "Это не предрассудок и не предубеждение. Это
справедливость. Каждый человек должен испытывать содрогание при виде
господина, хладнокровно лишающего жизни своих ближних. Это основано на
понятиях Чести и Справедливости".
И тогда поднялся бледный щуплый человек. Он также (правда, несколько
монотонно) заговорил о величии Свободы, Равенства и Братства, о непременном
торжестве Всеобщей Справедливости. И потому, заключил он. Человек не может
быть лишен своих законных прав за исполнение обязанностей, предписанных ему
во имя Закона!
Так я в первый раз увидел Робеспьера. И так Революция дала палачам
равные права с другими гражданами. Разумные люди даже требовали запретить
само постыдное слово "палач" и ввести только наше официальное наименование -
"Исполнитель высших приговоров уголовного суда". Но это предложение как-то
утонуло в речах...
Депутаты обожали говорить.
Я часто встречался с депутатом Национального собрания доктором
Гийотеном. Только впоследствии я оценил, каким великим человеком он был. Ибо
он, Гийотен, предчувствовал будущее. Не будь его, мы. Исполнители, попросту
задохнулись бы в потоке жертв, которые поставит нам Революция. Куда мне,
единственному парижскому палачу, было справиться с той бессчетной чередой
осужденных, которую когда-то предсказал несчастный Казот? Здесь и армия
палачей не справилась бы!

Гийотен был совершенно свободен от предрассудков в отношении моей
профессии. Мы часто собирались у меня дома и музицировали. Он превосходно
играл на клавесине, я - совсем недурно на скрипке.
И вот однажды играли мы арию из "Тарара" и размышляли о едином и равном
для всех наказании - эта проблема очень занимала Гийотена.
- Виселица? - спросил он.
- Нет, - ответил я, - трупы повешенных сильно обезображиваются. Это
портит нравы - ведь преступники подолгу висят на потеху толпе.
И мы опять играли. И размышляли.
- Нет, что ни говорите, доктор, - высказал я свое мнение, - но
отсечение головы - самый приличный способ казни. Недаром его удостаивались
одни привилегированные сословия.
- Правильно, - сказал он. - Но благодаря равенству перед законом,
теперь этим способом могут пользоваться все!
Я прервал его восторги:
- Вы представляете, сколько теперь может быть таких казней? - (О, если
бы мы могли тогда представить!) - И какая должна быть верная рука у палача и
твердость духа у жертвы? А если осужденных много, то казнь может обратиться
в страшные муки вместо облегчения...
Я привел много доводов. Мы опять задумались и продолжили нежную арию. И