"Борис Маркович Раевский. У нас на дворе (рассказы) " - читать интересную книгу автора

прячет на печку, новую, завернутую во фланель, кладет на дно бельевого
ящика, на ее обычное место.
Вечером приходит с работы мать. Ужинают.
"Ну же! Ну! - мысленно подталкивает ее Витька. - Ты же давно не
слушала..."
И мать, словно повинуясь, выдвигает ящик, достает пластинку.
Витька понимает: сейчас мать, конечно, заметит, что пластинка другая.
Немного светлее той и чуть больше в диаметре. И в середине нет старинного
замка и нет "Grusse und Kusse" Витька готов: теперь он все расскажет, все
без утайки. Пусть мать ругает, пусть!
Но мать неторопливо ставит пластинку на проигрыватель. Подперев
ладонями голову, слушает.
Неужели она ничего не замечает? Странно. Или... нарочно?
В коридоре звонит телефон. По оживленному голосу матери Витька
безошибочно угадывает: Николай Кириллович.
- Не знаю, - говорит в трубку мать. - Вряд ли... Не хочется мне сынишку
одного оставлять. Ну, конечно, не маленький. А все же... Лучше другой раз...
Витька вспоминает Сергея Ивановича: "Неправильно это".
Витька понимает: сейчас надо бы подойти к матери и грубовато сказать:
- Чего уж... Шагай... Я все одно весь вечер буду физику зубрить. Без
тебя еще и спокойней.
Это было бы по-настоящему, по-мужски. Но почему-то у Витьки так не
получается.
"Ладно, другой раз скажу", - думает он, а пока...
- Мам, ты сиди. Сиди! Я сам уберу со стола, - говорит он и гремит
посудой.


ЗОЛОТАЯ


Леонид Грачев, тощий, угловатый, нескладный, похожий на Дон-Кихота,
только без бородки и в спортивной куртке на "молнии", сидел в большой
комнате отдела музыкального вещания в Доме радио и просматривал письма. Как
всегда, целую пачку их положила ему на стол секретарша Анечка.
Письма были всякие.
В трех письмах слушатели возмущались: вчера в концерте диктор вместо
Скрябина назвал Мусоргского: "Поэма экстаза" Мусоргского.
"Может быть, и у Мусоргского есть "Поэма экстаза"? - не без ехидства
спрашивал один из пишущих. - Мы раньше, правда, такой не знали".
"Дотошный народ! - покачал головой Грачев. - И как быстро: вчера
передали, а сегодня уже - бац! - сразу три сигнала!"
Эта скрупулезность, придирчивость слушателей раздражала, но в то же
время и радовала его; значит, не зря он трудится, значит, каждую передачу
действительно слушают. А то некоторые говорят, что телевизор совсем вытеснил
радио. Передаем, мол, в эфир. Ну, в эфир, в атмосферу и уходят наши
радиоволны. А люди, как припаянные, торчат возле голубых экранов. И нас не
слушают. Нет, дудки! Очень даже слушают!
Прочитал еще два письма и засмеялся.
В первом некий "Лопарев М.Н., студент" негодовал: мало звучит легкой