"Борис Раевский. В нашу пользу (рассказы)" - читать интересную книгу автора

Сейчас исправим...
Он крепко держал Юлу, пока один из мальчишек сбегал домой, принес
ведерко и кисть.
- Крестится раб божий Юлиан, - густым дьяконовским басом пел Яшка и
суриком мазал Юле волосы. Под дружный хохот мальчишек он жирно ляпал краску
на голову Юле, волосы у того слиплись и поднялись, как колючки у ежа.
Огненно-яркой краской были вымазаны и лоб, и уши...
Юла с ненавистью глядел на мучителя. Если б мог, он убил, изувечил его,
отомстил бы за все обиды. Но как? Яшка был на голову выше его и, конечно,
гораздо сильнее.
Весь испачканный краской, зареванный, охрипший, вырвался Юла из рук
воронихинцев и бросился к реке. Убежал далеко вниз по течению на пустынную
отмель, густо заросшую лозняком, долго, яростно тер голову песком и илом,
остервенело скреб ногтями. Но ничего не помогало. Сурик въелся намертво. В
реке, как в зеркале, Юла видел свое лицо, окруженное ярким нимбом, как у
святого на бабушкиной иконе.
Идти домой днем по городу в таком виде было невозможно. И Юла до
темноты отсиживался в кустах.
"Раздобуду пистолет, - с мрачной решимостью думал он. - Подстерегу
Кривоносого. Жизнь или смерть?! При всех будет ползать на коленях,
виниться..."
Юла мысленно уже видел, как Яшка ползает в пыли, умоляет простить его,
твердит, что он не знал, какой Юла хороший и справедливый.
"Или подговорю Семку-мельника", - продолжал мечтать Юла.
Семка был известный всему городу здоровяк, со спиной, широкой, как
шкаф. Он шутя таскал пятипудовые мешки.
"Дам Семке три рубля, пусть проучит..."
Только ночью задами пробрался Юла домой. Под причитания матери долго
отмывал волосы горячей водой с керосином и щелоком. Но и назавтра еще
нет-нет да мелькала в них огненная прядка.
...Вскоре в город приехал цирк шапито. На базарной площади за одну ночь
вырос огромный балаган; деревянный, с брезентовой крышей, с несколькими
рядами скамеек и висящими на красивых бронзовых цепочках яркими керосиновыми
лампами.
У входа два клоуна награждали друг друга удивительно звонкими
оплеухами, кривляясь, пели смешные куплеты, зазывая зрителей.
Юла, как и многие ребята, потерял покой. Каждый вечер крутился он возле
цирка, стремясь проникнуть в манящий балаган. Иногда это удавалось.
В цирке все было интересно: и персидский фокусник, показывающий
отрубленную говорящую голову, и заклинатель змей, и воздушные гимнастки.
Но для Юлы, как и для большинства мальчишек, все это бледнело перед
коронным номером программы. На арену выходил важный дядька в черном, похожий
на заграничного лорда, и громко объявлял:
- Всемирно знаменитая силач Али Махмуд-хан!
Под гром аплодисментов на ковер вступал в борцовском трико и туфлях сам
Али Махмуд-хан, огромный, красивый, с лихо загнутыми черными усами. Он
раскланивался, на арену выводили лошадь, и Али Махмуд поднимал ее. Поднимал
так просто, будто лошадь игрушечная. Потом так же легко проносил по арене
шест, на каждом конце которого висело по трое мужчин.
А потом опять выходил важный дядька в цилиндре и, делая большие паузы