"Борис Раевский. В нашу пользу (рассказы)" - читать интересную книгу автора

"молчание - золото", - Котя давно уже стал бы Рокфеллером.
Сам Мотя был тоже невысок, но, в противоположность Коте, весьма речист.
На все упреки он усмехался: "А я и за себя и за Котю".
Был он добродушен и любил мурлыкать одну и ту же милую песенку:

В лесу родилась елочка,
В лесу она росла...

И сейчас "Мотя-Котя" шли впереди. Мотя что-то говорил, Котя изредка
молча кивал.
...Когда фляги пусты, пить особенно хочется. И хотя недавно никто даже
не думал о воде, теперь, когда выяснилось, что ее нет, все вдруг остро
ощутили жажду. С каждым километром она жгла сильней...
Но вслух никто о воде не вспоминал. Словно в той детской игре: ""Да" и
"нет" не говорите, "черное" и "белое" не покупайте..."
Симочка старалась отвлечься, оживленно спорила с Кириллом о концертах
Имы Сумак, о кинофильме "Ночи Кабирии", о том, могут ли быть здесь "каменные
бабы" или это просто вымысел местных жителей. Кирилл ведь был известный
"бабник". Так в шутку называли его друзья, потому что он опубликовал уже две
статьи о "каменных бабах" в Сибири.
- Да, странно, - сказал Кирилл. - Обычно изваяния находятся возле рек.
А тут - в песках...
Он покачал головой. Голова Кирилла походила на негатив: лицо черное,
загорелое, а волосы русые, к тому же выгоревшие.
Километра через три устроили привал. Солнце жгло так яростно, так
люто, - казалось, прожигало до костей. Воткнув в песок несколько колышков,
Старик укрепил брезент. Тени получилось мало. Только головы умещались, ноги
и тела вылезали на солнце.
Долго лежали, подняв ноги на вещевые мешки, потом поели: консервы,
галеты, сыр. Кирилл достал из кармашка рюкзака две размякшие, похожие на
какое-то коричневое тесто плитки шоколада и, разделив на пять частей,
предложил всем.
Старик отрицательно мотнул головой.
- Не рекомендую, - сухо сказал он. - Еще больше захочется пить...
- Зато калории, - возразила Симочка и откусила вязкий уголок от тающего
в руках шоколада.
Вскоре все задремали, последним - Старик. Спал он беспокойно,
вздрагивал, что-то бормотал: казалось, и во сне его мучает тревога.
Снился ему стадион, их довоенный студенческий стадион. Он бежит
"пятачок".[1] Идет впереди всех. Шаг длинный, с расслаблением. Хороший шаг.
Но вдруг где-то на четвертом километре сводит ногу. Что такое?! Ведь он
столько раз проходил эту дистанцию! Почему же?
А! Это мешает осколок в бедре. Но ведь осколок - это позже - на фронте,
а стадион - это еще до войны. Как же?
Он пытался во сне разобраться в этой неувязке, но не смог. Сопел,
ворочался, встал.
Разбудил всех. Подходил к каждому и молча дергал за ногу.
Зной уже спал. Так хотелось еще полежать в холодке. Но Старик вскинул
на спину рюкзак и стоял, насупив широкие, косматые брови.
Надо было идти. До "баб", судя по рассказам старожилов, еще километров