"Николай Раевский. Дневник галлиполийца" - читать интересную книгу автора

ничего не вышло. Так и пришлось жевать нечто ледяное. Большую часть дороги
шел пешком - мороз больше 10 , с обеих сторон море и, вдобавок,
пронизывающий ветер.
Ночью... (несколько слов стерлось)... в маленький хутор... нетопленых
комнатах набилось столько народу, что нельзя было повернуться. Когда часть
обозов уехала и стало чуть свободнее, мы повалились на пол друг на друга.
Хотя мне жестоко жали ноги какие-то бравые казаки, а в комнате, благодаря
пробитой стене, температура была ниже нуля, но все-таки я заснул. Очнулся от
холода часа в четыре ночи. Оказалось, что комната полна офицеров Сводного
Гвардейского кавалерийского полка. Я представился, и ко мне отнеслись очень
любезно. Утром с обозом гвардейцев добрался до Арабата...
На этом заканчивается уцелевший отрывок дневника, веденного в России.
Возвращаясь на фронт, автор заболел болезнью Вейля (эпидемической желтухой)
и принужден был остаться на батарейной базе вплоть до момента эвакуации.

На "Херсоне"

2 ноября.
Не помню, где я последний раз писал свой дневник, - кажется, в дико
холодном номере "Астории" в Феодосии. Кроме нескольких листиков, мои записки
погибли недалеко от Севастополя во время последнего отступления.
На обложке новой книжки - английская надпись: "Empire Reporting Book".
Пишу на "Херсоне", который полным ходом несет нас в Константинополь, а
дальше... в Японию, Францию, Индию или еще куда - никто по-настоящему не
знает. Мы уже так привыкли к самым невероятным приключениям, что и новое
окончательное путешествие из России никого особенно не пугает и не изумляет.
А ведь если всмотреться глубже, то вряд ли в мировой истории найдется
много зрелищ, равных по своему трагизму нашей эвакуации. Сто двенадцать
тысяч{5} (так определяют общее количество уехавших) после трех лет
непрерывной, тяжелой войны едут неизвестно куда и неизвестно на что...
Захотело ехать поразительно много солдат - это, пожалуй, самое
удивительное, что есть в нашей эвакуации. Понятно, что едут почти все
офицеры и добровольцы (у нас рискнули остаться К. и М.), но бросились
грузиться на пароход и те, кому никакой опасности не угрожало. Доходило до
смешного - является на наш "Херсон" грузиться какая-то команда. Кто такие?
Оказывается - только что взятые на Перекопе красные. Без охраны, пешком
прошли больше ста верст и лезут на пароход. Играет тут известную роль и
стадное чувство - когда перед самым отходом из Севастополя прислали баржу и
желающим предложили съехать обратно на берег, слезло человек двести и даже
несколько офицеров. Но я думаю, что типичные Фильки в глубине души думают
так: "офицерье" едет - значит, там, за морем, будет хорошо.
Тесно, и духота ужасная. Вчерашнюю ночь спал на палубе. Было довольно
холодно, но бурка покойного Бодовского спасала. В темноте ярко светились
многочисленные суда международной эскадры, мерцали редкие огни на тускло
освещенных пароходах. Часов в 10 вечера подъехал начальник штаба флота и
передал приказание - взять на буксир баржу, немедленно сниматься и идти в
Босфор. Стало легче на душе - хотя мы и погрузились, но ходили нелепые
слухи, что никто нас не принимает и генерал Слащев ведет переговоры о сдаче.
Подняли якорь{6}, заработала машина, и тихо поплыл мимо Херсонесский
берег...