"Николай Раевский. Дневник галлиполийца" - читать интересную книгу автора

В. специально приехал в Галлиполи, чтобы повидать меня и узнать, где Володя.
Страшно обрадовался, узнав, что нога у сына уцелела (он был тяжело ранен еще
в августе месяце под Фридрихсфельдом).
24 марта.
Снова был в городе. Хотел достать немецкие книги у генерала
Георгиевича, но ни его, ни его заместителя не оказалось дома. Восьмилетний
мальчишка-гречонок, бойко откозыряв, пытался объяснить мне по-русски:
"Дженераль нет... Василь (вестовой) есть".
25 марта.
Чтобы застать "дженераля", пришел в город в девять часов утра, но книг
(учебников) уже не оказалось. Зашел снова к В. Он как раз собирался вместе с
ротмистром бароном Ш. к нам, в лагерь. Старый джентльмен хотел "отдать
визит" и, несмотря на мои убеждения, пошел к нам за 7 километров. Погода
чудесная. По дороге поймали двух крупных греческих черепах. На них пошел
теперь форменный жор. У нас в батарее долгое время как-то не решались их
есть. Потом кадет В. попробовал сварить одну. Получился прекрасный бульон, и
теперь ежедневно идет охота за вкусными животными. Едим черепаховый бульон,
но хлеба нет. Ужина теперь никогда почти не бывает. Рису я себе, как это
делали другие, не покупал и мое малокровие, кажется, увеличивается.
26 марта.
Судьба нам посылает неожиданные сюрпризы. Сегодня поздно вечером все
командиры частей были вызваны к начальнику дивизии. Стало известно о решении
французов через две недели прекратить довольствие Армии. Желающие могут
уезжать в Совдепию. Остальным предоставляется либо ехать в Бразилию, либо
устраиваться как кому угодно. В прекращение довольствия я (как и большинство
офицеров) не поверил. Чувствую только, что сделал ошибку, не попытавшись
хотя бы установить связь со знакомыми за границей.
27 марта.
Полковник Я. объявил солдатам батареи о решении французов. Неофициально
они, впрочем, уже все знали. С утра командиры частей объявляли перед строем
"новости" и предлагали не ехать ни в Совдепию, ни в Бразилию. В ответ
неслось "ура". Настроение сильно поднялось. Вспыхнула форменная ненависть к
союзникам.
Не могу, однако, сказать, чтобы солдатские настроения меня особенно
радовали. В глубине души большинство из них радо предстоящему разгону Армии.
В Совдепию и Бразилию ехать не хотят, но будь возможность ехать в Сербию -
много бы поехало. Один из казаков, прикомандированных к нашей батарее, завел
было со мной разговор о снятии погон. Я его обругал; тем дело и кончилось.
28 марта.
Мы, безусловно, одержали моральную победу. Генерал Кутепов вернулся из
Константинополя и сообщил следующее. Французы взяли угрозу "не кормить"
обратно. Обещали даже к Пасхе увеличить довольствие. Пока все остается
по-старому, но ведутся переговоры о переселении нас в Сербию, Грецию или на
Дальний Восток. У меня как гора с плеч свалилась. Сознаюсь, что превращаться
в беженца мне по многим причинам совершенно не хочется. На всякий случай
написал письма - в Белград профессору В., прося устроить при Университете,
если Армия распадется, сенатору Н. в Константинополь и М-ме Драгумис{32} в
Афины.
29 марта.
После больших колебаний (боролся со своей ленью и апатией) я решил