"Николай Раевский. Дневник галлиполийца" - читать интересную книгу автора

Красную армию расхваливал, называя ее "настоящей русской армией". Особо
отягчающим вину обстоятельством суд считает штаб-офицерский чин полковника
Щеглова. Впечатление от этого расстрела очень большое, но вряд ли эта
жестокая мера целесообразна. Второй приказ, обнародованный сегодня, тоже
совершенно непонятен. Всех молодых людей, достигших 17 лет и не состоящих в
частях, зачислить в военные училища в зависимости от полученного ими
образования. Не желающих поступить на военную службу лишить казенного пайка.
Что сей сон значит - совершенно не понимаю. Молодые, знающие офицеры очень
нужны, но насколько нужны люди, не желающие быть офицерами? Кажется, из всех
моих докладов наибольший успех имела моя статья (вернее, речь, так как был
написан короткий конспект) "Учащиеся и война" (III). Пришлось повторить ее
четыре раза. Кроме того, полковник А. просил меня повторить ее еще раз для
штаб-офицеров и, наконец, мне предложили написать уже настоящую статью для
журнала Кавалерийской дивизии. Еще раньше меня просил о том же Шевляков (для
какого-то ежемесячника, издание которого предположено в Корпусе) и полковник
Безак (для журнала юнкеров-сергиевцев){65}.
2 июля.
Расстрел полковника Щеглова по-прежнему служит темой для бесконечных
разговоров. По-видимому, большинство офицеров относится резко
отрицательно{66}. Некоторые, наоборот защищают суровость меры. Жаль, что
этим вне всякого сомнения воспользуются все наши враги - "Последние
Новости", "Воля России" и т.д. После обеда заговорили о расстрелах, и
кровавый кошмар снова начал вставать в памяти. Поручик П. рассказал
несколько страшных сказок действительности.
Расстреливали по приказанию генерала М. группу пленных коммунистов.
Дошла очередь до старика, которого сочли за красного добровольца. Перед
смертью он сказал: "Я все равно близок к могиле, но я не большевик... Мне
так же чужды красные, как и белые. Вы расстреливали, расстреливаете,
расстреляете и меня. Но одна просьба - возьмите эти деньги и передайте моим
маленьким детям". Кто-то взял деньги (и присвоил их). Старик разделся, сам
предложил снять рубашку, чтобы она даром не пропала. Потом стал на колени,
помолился и сказал "стреляйте". Когда все было кончено, у офицеров было
невероятно тяжело на душе{67}.
В лагере до сих пор были "дворянские вольности" - днем ходили в
пижамах, занятий было мало. Сейчас лагерь начали сильно подтягивать.
Население гауптвахты " 4 сильно увеличилось. К попаданию туда относятся
добродушно. На "губе" завелись забавные традиции - издаются, например,
шуточные приказы, подписываемые "генералом от Галлиполи" и т.д.
Вечером. День сегодня был удушливо-жаркий. На солнце, вероятно, больше
40 по Реомюру. Море зеркальное. Волны никакой, а когда входишь в воду -
видна вся жизнь моря. Какие-то маленькие полупрозрачные рыбки тихонько
плавают, еле шевеля плавниками; снуют туда и сюда мелкие рачки. Вода теплая,
как парное молоко. Песок жжет голое тело так, что еле можно лежать.
Последние дни в свободное от занятий время большинство щеголяет дома в
одних пижамных штанах. Сейчас (около 9 вечера) я потихоньку пробрался на
кладбище. Рисковал попасться на глаза патрулю в своих белых пижамных брюках
и туфлях (гауптвахта обеспечена), но мои "танки"{68} набивают ноги. Пытался
рисовать могилу турецкого генерала, но сегодня как-то дело не шло.
Днем заседали у генерала (начальника школы). Решили, что занятия
продолжатся еще одну неделю, а в четверг будет экзамен. После окончания