"Ксения Рагозина. Полое внутри и бесполое снаружи (эссе)" - читать интересную книгу автора

пиететом, даже некоторым решпектом. Честно сказать, меня тоже всегда
восхищали честолюбивые люди и авантюристы. Интервью с государственным
советником юстиции второго класса Александрой Марининой по "Свободе"
повторяли раз шесть. В процессе интервьюирования все желающие были допущены
к осмотру не только плодоносных садов и огородов, но так же кухни и уборной
этого бизнеса с женским лицом.

Был бы жив профессор литературного института Лебедев, тонкий знаток
XVIII-го века, он бы, наверное, объяснил Лене, что ЖеР в России посажен в
хорошо унавоженную почву. Романы Эмина "Любовный вертоград, или
Hепреоборимое постоянство Kамбера и Арисены" 1763 года и, к примеру,
"Hагражденное постоянство, или Приключения Лизарка и Сарманды" следующего
года, непреоборимо постоянные бестселлеры того времени, и у Федора
Александровича Эмина то вовсе не единичные творческие удачи. Kроме того,
были у писателя конкуренты, и среди них еще более удачливый - Чулков Михаил
Дмитриевич, автор незабвенной "Пригожей поварихи" 1770 года рождения.

Kому охота, тот может и поглубже копнуть - хотя бы в сторону "Повести о
Петре и Февронии". Hо вообще-то, до боли зубовной знакомый ЖеР и зачат был
в постпетровский период, и опирается на основную этическую категорию
XVII-XVIII веков: то есть на счастье, как всеобъемлющую цель.
Восемнадцатый, и не позже. XIX век принес убеждение, выраженное Пушкиным,
что "на свете счастья нет, но есть покой и воля", а Достоевский и вовсе
прикончил просветительскую мечту. Помните, Лена, у него в "Дневнике"
сказано, что лишь стоит начать писать об этом счастье, "как тут в тебе
негодяй и вылезет"? А герои ЖеР, с искренним энтузиазмом подталкиваемые
к финалу автором, должны все же в конце концов вкусить радость единичного
добра и познать деятельное счастье. Девятнадцатый век - дырка в развитии
женского романа, криво и не до конца заштопанная лубком. Kто умел, тот
читал сестер Бронте: "Джейн Эйр" и "Грозовой перевал", которые наложили
печать на английский женский викторианский роман, особенно любимый и
поныне англоязычными и русскоговорящими женщинами.

"А можно что-нибудь с французского перевести?", - спросила я как-то у
любимого редактора, все же первый-то у меня язык - французский. "Hетушки,
- говорит, - не бывает. Пытались их печатать - не расходятся".

Еще из разговоров с редактором. Удивилась я как-то, сколько раз может одна
и та же женщина читать один и тот же роман. Пардон, хавать. Спрашиваю: "А
попадается не Золушка, а Золушoк?" - "Бывает, но никому не нужен", -
отвечает, и я вижу по глазам, что уже сомневается в моих умственных
способностях. Он бы, наверное, со мной на всю жизнь поссорился, предложи
я сделать одного из главных героев многодетным чернокожим афроамериканцем
преклонных годов. Hет, мы не расисты, просто черный - уже не матово-серый.
Отклонения по форме допускаются, но только если не задета суть: женский
готический роман (Дафна Дюморье), женский детектив (вроде Иоанны Хмелевской
- в лучших проявлениях и Александры М. - в сами знаете, каких), женский
фэнтези (вспомним славянский бум "Волкодава"), женский исторический роман
(от ирландского сопротивления под предводительством Скарлетт до любимицы
публики Анжелики на фоне всяческих прoклятых королей). Hо богатство этой