"Богомил Райнов. Заядлый курильщик" - читать интересную книгу автора

и выглядели почти новыми.
Единственное, чего в нашей квартире было в неограниченном количестве,
это книги. Они заполняли шкафы и многочисленные этажерки, горами высились в
двух углах кабинета и на одном неиспользовавшемся для работы письменном
столе. Отец приспособил под библиотечные шкафы даже гардеробы, что вполне
естественно для дома, где одежды мало, а книг - много.
Сначала все это богатство было недоступно для меня главным образом по
двум причинам: с одной стороны, Старик не любил, чтобы рылись у него в
кабинете, а с другой - библиотека, несмотря на всю свою внушительность, была
крайне бедна на такие шедевры, которые могли взволновать меня - романы Майн
Рида или Фенимора Купера.
Однажды, в приливе домашнего прилежания, я попросил разрешения вытереть
пыль с книжных полок, и отец кивнул мне в знак согласия. Уборка отняла у
меня все утро, потому что, чтобы вытереть все хорошенько, некоторые книги
приходилось вытаскивать из шкафа, а раз уж они вытащены, ничто не мешало
рассмотреть их. Я испытывал благоговейный трепет от того, что наконец-то мне
удалось добраться до святая святых, и не мог надивиться, что все отцовские
книги, как переплетеные, так и непереплетеные, выглядели совсем как новые,
хотя он пользовался ими уже много лет.
- Можно мне взять почитать этот роман? - спросил я робко, когда уборка
была окончена.
Это было "Преступление и наказание".
- Это пока не для тебя, - ответил Старик, подняв глаза от рукописи и
глянув на объемистый том в переплете.
- Но я все понимаю, когда читаю...
- Ну, раз понимаешь...
Отец усмехнулся уголками губ, потом добавил:
- Только береги ее. Книгу нужно уважать.
"Береги ее", по крайней мере в моей версии, не значило непременно
"верни ее". Так что, прочитав роман, я прибавил его к небольшой стопке своих
литературных сокровищ, только чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Ничего
не произошло. Это вдохнуло в меня смелость, и при следующей уборке я
попросил вторую книгу. А потом уборки стали чем-то традиционным, и год
спустя Старик, который в общем-то редко вспоминал о подарках, купил мне
солидную этажерку. С этого момента я располагал настоящей собственной
библиотекой.
Постепенно вся художественная литература, собранная в кабинете отца -
это было огромное собрание - перекочевала в мою комнату. Гораздо позднее,
когда я уже не жил у него, я получил и литературу по изобразительным
искусствам. Это были редкие издания и роскошные дорогие альбомы. Между нами
говоря, с моей стороны это было настоящее вымогательство, так как отец с
ними работал, а я тогда ими в основном любовался. Но Старик только кивнул
головой в ответ на мою просьбу, и тома переселились из ветхих облупленных
шкафов в мою новую квартиру - там несколько позднее бомбардировки обратили в
прах и пепел блага, которые я получил в ответ на свой не слишком красивый
жест. Книги были единственными вещами, к которым отец испытывал
привязанность, прочно укоренившуюся привязанность, преодолеть которую у него
нашлись и сила, и воля, и он только безучастно кивнул.
Книга была единственным, на что Старик был готов выделить средства без
возражений и не морщась. Не помню, чтобы я когда-нибудь попросил у него