"Богомил Райнов. Элегия мертвых дней" - читать интересную книгу автора

демонстрируя силу воли, доказывал окружающим, что не боится стать рабом
презренной страсти, пропускал рюмочку - другую. Третий период вызревал
незаметно и нередко уже в самом начале выливался в скандал.
Во время очередного добропорядочного и невинного угощенья учитель в
силу присущей человеку рассеянности переставал считать рюмки и ударялся в
неизбежный запой. Пил весь день. И пытаясь вырваться из лап этого
бодлеровского чудовища - скуки, бродил по кабакам на виду у всего города.
Ночь проходила в том же духе, с той единственной разницей, что вместо
кабаков менялись квартиры. Но на следующее утро, как бы он ни был пьян, до
него начинал доноситься, хотя и весьма смутно, голос совести, и он вспоминал
о своем учительском призвании. И вот сей ученый муж объявлялся в гимназии,
голова его гордо вскинута на сторону, во всех членах угадывалась
неестественная одеревенелость, но он пытался не обнаруживать своего
состояния перед презренными мещанами. Решительно входил в класс - правда,
иногда оказывалось, что это не совсем тот класс, куда ему надлежало войти, -
и начинал говорить, хотя и не всегда в непосредственной связи с учебной
программой. Он упражнял свое красноречие, распространяясь на вольные темы и
пренебрегая строгими правилами академического стиля, по-отечески советовал
мальчикам не верить тому, чему их учат разные тупицы.
Обычно еще до звонка на второй урок директор отправлял его домой
проспаться. А на следующий день старался внушить, что в его же интересах
поспешить с заявлением об уходе. Учитель был слишком горд, чтобы противиться
подобному нажиму. Он подписывал все, что от него требовалось, без обиняков
выкладывал директору свое мнение как о нем, так и об остальных подвизающихся
в гимназии болванах, после чего снова погружался в столь поспешно прерванный
накануне запой. Он погружался в него безнадежно и будто навсегда, но через
недельку-другую снова, как пробка, всплывал на поверхности, чтобы в
очередной раз начать новую жизнь.
Однажды он получил назначение в Софию, в ту самую гимназию-училище, что
я так ненавидел и из которой я вырвался на волю два года назад. Учитель снял
удобную квартиру, приоделся, нельзя сказать, чтоб элегантно, но во всяком
случае прилично, и во время своих перемещений по городу старательно обходил
стороной злачные места, где собирались старые друзья и разные пропащие типы.
Через месяц или через два я встретил его утром на улице Марии-Луизы. Он
был явно в приподнятом настроении и выступал петухом.
- Браток, - воскликнул он, по-свойски обнимая меня. - Пошли, покажу
тебе райский уголок, который я обнаружил! Воистину райский уголок... и какое
вино!.. Съезжаю с квартиры, плюю на все, окончательно и навсегда перебираюсь
туда!
Райский уголок оказался грязной корчмой на Пиротской улице, за Бабьим
рынком. В кабаке, набитом какими-то подозрительными типами, воняло прокисшим
вином и подгоревшей стряпней.
- Эй, хозяин, - рявкнул учитель, когда мы сели за один из свободных
столиков. - Дай-ка бутылочку с эликсиром!
Соседи презрительно покосились в нашу сторону, а затем снова углубились
в свои разговоры. Трактирщик, жирная физиономия которого в лучшем случае
выражала добродушную издевку, принес бутылку. Ее содержимое оказалось именно
того посредственного качества, коим отличается и сам сервис в подобных
грязных притонах.
- Ну? Что скажешь? Каков эликсир, а? - вскричал мой знакомый, отведав