"Шамиль Ракипов. О чем грустят кипарисы " - читать интересную книгу автора

Как дорог каждой наш полк! Какое счастье быть в нем!..
До ужина прочла вслух всего "Демона" - на душе было грустно и тепло. "И
будешь ты царицей мира..." Зачем мне целый мир, о дьявол? Мне нужен целый
человек, но чтобы он был "самый мой". Тогда и мир будет наш...
Пишу сказку: "У самого синего моря жил-был гвардейский женский полк...
Я очень высоко ставлю звание командира Красной Армии, офицера. Ко
многому обязывает это звание. Надо обратить на себя внимание и даже в
мелочах помнить о достоинстве офицера...
В который раз перечитывала "Как закалялась сталь". "Самое дорогое у
человека - это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы
не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за
подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все
силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение
человечества..." Раньше я не думала о конце этих слов: "И надо спешить жить.
Ведь нелепая болезнь или какая-нибудь трагическая случайность могут прервать
ее. Надо спешить жить. Жить - в самом высоком, в самом святом смысле этого
слова"...
Два часа назад нам торжественно вручили погоны. Я их сейчас примеряла
перед зеркалом. Велики. У меня ведь плечи узкие. Попробую где-нибудь
обменять эти погоны на маленькие, а то они шире плеч".
И последняя запись в дневнике от 29 марта 1944 года, в которой идет
речь о похоронах Таси Володиной и Ани Бондаревой:
"Вчера была похоронная погода: дождь целый день и вечер. Девушек
похоронили под звуки оркестра и салюта из двадцати винтовок".
Ах, Женя, Женя, ты действительно спешила жить в самом святом смысле
этого слова. Как, впрочем, и весь наш полк.
На фюзеляжах самолетов надписи: "Мстим за подруг!", "За Женю Рудневу и
Пашу Прокофьеву!"
Керченский пролив не узнать - он нежно-голубого цвета, только что не
поет. Как красивы небеса и море, и как уныла земля...
Позавтракали, провели разбор полетов. За одну ночь - почти двести
боевых вылетов! Бершанская предупредила: надо готовиться к перебазированию
на новый, крымский аэродром.
Спать не хотелось, ноги сами привели меня к могилам Володиной и
Бондаревой. В который раз представила себе одинокий самолет, унесенный
ветром на середину моря, накрытого бескрайней, плотной пеленой тумана.
Наверно, девушки не раз снижались и, разглядев внизу, совсем близко темные
гребни волн, снова набирали высоту. Бензина становилось все меньше, угасала
надежда на спасение. О ком, о чем они думали?.. На последних каплях бензина
все же дотянули до берега, конечно, обрадовались, все страхи остались позади
и... удар.
"Три часа полета в беспросветной мгле были для них, как вечность, -
размышляла я, глядя на могильные холмики. - Лучше сгореть, как Руднева и
Прокофьева. Одно горькое утешение: спят в родной земле. Когда-нибудь придут
сюда их отцы, матери, подруги, возложат цветы, поплачут. И вечно благодарные
дети - одно поколение за другим".
За спиной послышались шаги - подошла Лейла.
- Хоть бы одно маленькое дерево, - вздохнув, сказала она.
- Твой любимый кипарис? - спросила я, обнимая ее одной рукой.
- Да... Не хотела бы я лежать в такой, открытой всем ветрам, могиле.