"Шамиль Ракипов. О чем грустят кипарисы " - читать интересную книгу автораНеуютно.
"Это все же лучше, чем морское дно", - подумала я, вслух сказала: - Придет время, появятся и деревья, и красивые памятники. Из бронзы и мрамора. - Да, они это заслужили. - Лейла огляделась - Сколько их уже, этих могил. И в каждой похоронена какая-то часть наших надежд. - А сколько праха просто развеяно по ветру, - сказала я. - Пойдем отсюда, стоим, как две плакальщицы, причитаем. Ведь погибшие предпочли бы видеть нас жизнерадостными, счастливыми, правда? - Увидят - после Победы... Мы направились к морю, но и оно не радовало нас. Солнечная дорожка, бегущая за горизонт, ослепляла. Лучше бы шторм, брызги. Вспомнили всех погибших подруг. Дошли до Гали Докутович. Представилась ночная, душная степь. Девушка, шатаясь от усталости, отходит в сторону от самолета, падает в траву, засыпает. И на нее медленно наезжает бензовоз... Лейла, глубоко вздохнув, нервно расстегнула кобуру, сжала рукоятку пистолета. - Хочешь произвести салют? - спросила я. - Не надо, разбудишь живых. - Нет, - Лейла смущенно улыбнулась. - Я словно пожимаю руку Гале. Не удивляйся. Мой пистолет побывал в ее руках. Я тебе не рассказывала. Тогда, летом сорок второго - ты была еще в Тбилиси - к нашему аэродрому приблизились немецкие танки. А самолеты еще не все вернулись с задания. И несчастье с Галей, все одно к одному. Со сломанным позвоночником она лежала на носилках. Врач рядом. Ждали санитарный самолет, а он все не прилетал. Бершанская нервничает, курит папиросу за папиросой. Рачкевич внешне улететь последними. Самолеты возвращались один за другим, Бершанская с ходу направляла их на новый аэродром. Мы с Руфой полетели на разведку. Вернулись, я доложила: фашистские танки в грех километрах от аэродрома. Бершанская говорит: "Немедленно улетай!". Я говорю: разрешите проститься с Галей. Она махнула рукой: "Только побыстрее". Подхожу к Гале, опускаюсь на колени. Ощущение такое, словно по мне тоже проехал бензовоз. Она шепчет: "Вот хорошо, дождалась тебя. Боялась, не успеем проститься. Поцелуй меня, Лелечка, и улетай. Я слышала - танки близко. Страшно. Пистолета у меня нет. Прощай". Врач торопит: "Уходите, Санфирова, не мучайте больную и себя". У меня мелькнула мысль: что будет, если санитарный самолет опоздает? Не раздумывая, сунула свой пистолет в ладонь Гали. Никогда не забуду ее взгляда. Я взлетела, сделала круг, второй - санитарного самолета так и не увидела. Только потом узнала, что он прилетел несколько минут спустя. Так я осталась без личного оружия. Могла пойти под трибунал. В той обстановке. Но я не сожалела о своем поступке и не считала себя виноватой. Рассказала Бершанской. Говорю: не могла поступить иначе. Почему у Гали тогда не оказалось пистолета, я до сих пор не знаю, никогда у нее не спрашивала. Бершанская проворчала: "Горе мне с вами". И протянула мне "Вальтер". Говорит: "Подарил мне один человек, пользуйся пока, никому об этой истории - ни слова. На днях собираюсь навестить Докутович. Твое счастье, если оружие не пропало". Привезла она мой пистолет, я спросила: как Галя? Бершанская как-то странно посмотрела на меня, вздохнула: "Стихи пишет". А в глазах - та |
|
|