"Шамиль Ракипов. Прекрасны ли зори?.." - читать интересную книгу автора

сарай.
- Пока сложите в углу, - сказал он. - А завтра к веникам добавим мяты и
полыни для запаха и подвесим сушиться. Сейчас дядя Давид едет на кладбище.
Полезайте в телегу, с ним поедете. На обратном пути насобирайте побольше
мяты и полыни.
- Ай, отец, - обратилась к мужу Шамгольжаннан-жинге, выглянув из
калитки, - зачем на кладбище рвать? Пусть лучше проедут подальше, в поле. А
то полынь с кладбища... Лучше умереть, чем прикасаться себе в бане такими
вениками!
Халиулла-абзый насупился, но, соглашаясь, закивал:
- Ладно, дети, пройдите к полю вдоль балки. Заодно травы накосите.
Лошади надо что-нибудь ночью пожевать.
Это мне сказал Халиулла-абзый. И еще троим ребятам, что играли с нами в
футбол. А Габдулла отнес веники и не вернулся, незаметно смылся в сад.
Калимулла спрятался за поленницу дров. И Хабибулла бы улизнул, да только он
очень любит щавель. Как окажется в поле, глаз не отрывает от земли. А то,
бывало, растянется на пузе и лежа уплетает кислый щавель. Наш бычок и тот не
так любит щавель, как Хабибулла. По этому он первый прыгнул в телегу и занял
место поудобнее. Остальные его братья не то испугались, что и всем влетит за
сапоги, не то после игры в футбол устали, и теперь лень было ехать в поле.
Я хотел отворить ворота и, зайдя во двор, подналег на перекладину,
чтобы отбросить ее, но кто-то сильно толкнул ворота, и я не успел отскочить,
шлепнулся бы на землю. Гляжу, стоит в воротах косой Ханафи, муэдзин.[5]
Борода взъерошена, глаза вытаращены, злобно сверкают. К тому же Ханафи не
один пришел, привел с собой четверых стариков.
Этот тщедушный на вид, сутуловатый пожилой человек во все времена года
ходил в легкой латаной одежде и потертой каракулевой шапчонке. Мне не раз
доводилось слышать, как он ядовито высмеивал парней и девушек,
прогуливающихся под руку. Он прогонял палкой тех - будь то мужчина или
женщина, - кто заходит к соседям в гости босиком или без головного убора:
это якобы по мусульманским обычаям является дурным поступком.
При виде его у меня в голове промелькнула мысль: "Что же мы натворили?
Почему к нам явился этот злой человек?.."
Ханафи, раскрасневшийся, как рассерженный индюк, вплотную приблизился к
Халиулле-абзыю. Задрав голову, выставил растрепанную бороденку, сузил глаза
да так и замер в этой позе. Только ноздри раздувались и шумно втягивали
воздух. Вдруг встрепенулся, ткнул в воздух толстой палкой, показывая на дым,
вьющийся из трубы над нашей крышей. Он прокашлялся, чтобы голос его звучал
громче, и начал возмущенно кричать, брызжа прямо в лицо Халиулле-абзыю
слюной. Он говорил торопливо и задыхался. Произносил какие-то странные
слова, якобы из корана, смысл которых мне был непонятен.
Другие старики согласно кивали головой. И это, видать, косому Ханафи
придавало уверенности в себе.
- Я готов стать жертвой во имя нашей веры, но не успокоюсь, пока не
проткну котел этих безбожников! - воскликнул он, размахивая палкой, и
решительно зашагал к нашему дому.
Дядя Давид, удивленный неожиданным появлением странного взбалмошного
старика, замешкался и выпустил повод, за который удерживал лошадь. Когда
Ханафи замахнулся палкой, лошадь испугалась и прянула в сторону. Телега
хрястнула и опрокинулась. Хабибулла с истошным воплем вывалился из нее и