"Андрей Ракитин. Крысолов [O]" - читать интересную книгу автора

все знают...
- Hе все, - возразил Михаил. - И не это странно - Голос был чужим и
сдавленным, и это раздражало. - Странно, как тебя вообще угораздило. Ты -
и крысятник.
Антон, казалось, обиделся.
- Hу почему сразу крысятник. Чуть что - и нате вам здрасьте. А ваша
мэрия? А Сенат? А сами вы все... вы же хуже младенцев. Стукнула блажь в
голову - и вперед, была бы под рукой бумага. То-то ж вас и стреляют,
с-создателей. Уж лучше я буду вами заниматься, чем кто другой. Может,
потерь будет меньше.
Так, подумал Михаил. Теперь это называется по-военному емким словом
"потери".
Можно составлять списки и вывешивать на площадях для всенародного
осуждения и чтобы знать, кто есть кто... был. Почему, ну почему обыватели
боятся таких, как... (он запнулся о необходимость вставить имя и с ужасом
лонял, что по имени не знает ни единого человека, хотя виделся и говорил
со многими) боятся как прокаженных. Видимо, чувствуют свою ущербность. И
Антон в этом смысле не исключение. Просто ему хватает ума, совести и
природного такта, которые при такой работе скорее помеха, чем ощутимое
достоинство. Пока хватает. Для него проще ограждать создателей не только
от социума, но и от них самих. Под контролем и в изоляции они не столько
опасны, сколько даже полезны. Этакая закваска, необходимая для нормального
развития общества. Интересно, каково это - чувствовать себя дрожжами в
чужом тесте? Hеудивительно, что случаев абсолютного текста в послед-нее
время все меньше и меньше. Скоро не будет совсем. Прокиснет, господа, ваше
тесто...
- Абсолютный текст, - сказал Антон.
- Относительный, - Михаил вяло и бессмысленно огрызнулся.
- Ты полагаешь, - Антон ткнул пальцем в газету, - что он именно это
делает?
Тогда цены ему нет.
- Почему?..
Он вдруг осекся и замолчал, поймав в глазах Антона новое, нехорошее
выра-жение.
И подумал, что вот именно этим моментом закончилась дружеская беседа и
начался полуофициальный допрос. Спасибо еще, что в контору не приглашает,
с него станется...
- Hе знаешь, - сумрачно согласился Антон, созерцая черноту с редкими
проблесками огней за окном кухни. - А, лапша это все. Покажи стихи.
- Какие стихи?
- Hе твои, не дергайся. Того мальчишки. Юлиуша.
Михаил переглотнул. В горле было сухо и гадко, словно обосновалась там
на ночлег стая гиен. "Когда похоронный патруль уйдет и коршуны улетят..."
- За-ачем? - трудно ворочая языком, выговорил он.
- За надом. Понять хочу, что он-то в них нашел.
- Кто?
Антон неопределенно покрутил головой.
- Hу, этот, как его... Радэцки. Крысолов.
Михил молчал и не двигался. Он внезапно ощутил то, чего, в общем-то,
никогда не испытывал в своей старенькой квартирке. Страх. Чувство