"Катерина Ракитина. Радуга" - читать интересную книгу автора

белого кирпича с резьбой из цветов и трав, с высокими двускатными крышами,
с коньками из лошадок и петушков, гривы и гребешки вились, как морские
волны. Но пользоваться рядами осмеливались сейчас лишь немногие заезжие
гости, а местные толпились больше на тесной площади между заброшенными
рядами и каменными же магистратскими амбарами, обведенными деревянной
галереей, и обрывистым берегом Радужны. Возы задирали оглобли, словно
сдаваясь. Торг казался игрушечным и унылым.
Минуя каменный прилавок, Савва загляделся на прорезной жестяной фонарик,
свешивающийся на цепи. Савва даже забрался к нему повыше, чтобы разглядеть
усатых тайских змеев. Когда фонарь зажигали, змеи, должно быть, рдели и
переливались жаром. Но сейчас жесть погнулась, прорези затянуло паутиной.
Ветер гонял по камню прилавка пожелтевшие листья, с прясел сыпался помет.
Заприметив неуемное Саввино любопытство, к нему было двинулся укормленный
торжковый страж, но углядел Лэти с Андреем (куда ж без Андрея?) и
раздумал. Солнце пряталось за бесцветным облаком, и краски казались
съеденными: на вялой соломе аловатые бэры и слабо тронутый зеленью белый
налив; тусклое золото линей в дежках с водой, глазурь поливаных кувшинов,
блеклые кочанные головы, бледные лисички в лукошках, связки раннего лука;
истомленные, со связанными ногами, щедро припудренные пылью курицы, гусята
и утята, сонно орущие в решетах... приливы и отливы толпы.
Резкий, как скрип песка по стеклу, молодой голос заставил их обернуться.
Парень-фряг старался всучить шемаханцу зеркальце. Толстый шемаханец
вертелся в стеганом своем полукафтанье в красные и синие ромбы, то и дело
отирал лысину и толстую шею, и просто вонял опаской и желанием. А парень с
каменного порожка сверкал из-под раздвоенной губы заячьими же слегка
выпирающими зубами.
- Каких-то десять гиру за паршивое старое зеркало, в котором вас не видно!!
Рядом с этими двоими останавливались. Интересно было узнать, чем кончится.
Пограничники остановились тоже.
- Вре-ошь, - толстяк вгляделся в тусклое стекло, отразившее часть сизой, в
прожилках щеки. - Вон я!
- А в безлунную ночь? - отрезал парень.
В толпе засмеялись.
- Свой человек, - сказал Андрей.
- Далеко пойдешь, фряг, - пробурчал купец. - Да высоко взлетишь. И сильно
закачаешься.
Продавец пожал узкими плечами:
- А я не спешу, дядя.
- Дай посмотреть, - протянул руку Лэти.
Шемаханец засопел, полез в мошну за деньгами:
- Э, я первый.
- Смотри, - парень ухмыльнулся. - Авось сторгуемся.
- Я первый!
Толпа загудела:
- Пусть смотрит!
Подошли, стали, опираясь на сулицы, стражники. Такое веселье на торгу ныне
случалось редко. Да и шемаханец - чужак-человек. Фряг протянул проводнику
зеркало. Было оно действительно очень старое. Узкое, в полпальца шириной,
чуть изогнутое стекло пожелтело с краев и подернулось паутиной трещинок;
серебро оклада - вишенные цветы и молодой месяц в наголовии - почернело,