"Катерина Ракитина. Радуга" - читать интересную книгу автора

хотя видно было, что его чистили: несколько светлых царапин осталось на
металле. Ручка узкая, скругленная к каплевидному концу - под девичью руку.
Зеркало смутно, но исправно отражало все, попадающее в его глубины.
- Десять гиру? Три шельга... - Лэти со вздохом вернул диковину владельцу.
Кто тянул Андрея за язык? Шагнул в круг:
- Братья кромцы... кромяне! Не позволим перекупать... надругаться над
этими... православными святынями басурманину!
И стал закатывать рукава, после чего должно было воспоследовать
мордобитие. У свежеиспеченных братьев глаза от таких слов остекленели и в
членах явилась какая-то неуверенность. Лицо шемаханца налилось нехорошей
кровью. Но вместо чтобы вдарить в озызлый нос, Андрей содрал шапчонку с
какого-то отрока и пустил по кругу. В нее медленно, а потом все шибче
стали падать гроши, полушельги и шельги, скудельное серебро. Одичалый
иноземный гость содрал с шеи дивноузорчатый шелковый плат с бахромцами и,
шваркнув обземь, стал остервенело топтать сапогами: видать, переял что-то
от славянской души.
- Мое, - кричал, - мое!
И еще что-то о праве первородства.
Спектакля Андрей не досмотрел, гневной силой его выдернуло из толпы и
повлекло, а потом стукнуло о кирпичную стену. И клещи рук, сжавшие
запястья, не казались уже поэтическим преувеличением.
Андрей со всхлипом втянул воздух. Он бедственно болтался в руках Лэти в
какой-то нише, прижатый в паху коленом, из носа капала кровь, а в камне
стены осталась вмятина от затылка. И, вынуждая чихнуть, сыпалась желтавая
цемянка. Саввы не было, похоже, остался следить за развитием скандала.
Последнее, что чудом углядел Андрей: знаменщик угольком намечает в
неизменной книжице то ли общую расстановку сил, то ли чью парсуну. Ох,
ошибся Ястреб, и за месяц не выветрилась дурь...
- Дядя!
Не выпуская Андрея, Лэти оглянулся. Его лицо под сединой было мало черно,
страшно, как у выходца из-под земли.
Зайцеватый фряг протягивал зеркальце:
- Нате, дядя. Вы проводник? Всех моих сожгла Черта. Нате - и проведите
меня к мертвым.
Увидя с Лэти и побитым Андреем входящего чужого парня, Сольвега только
тяжело вздохнула и кинула в котел лишнюю горсть крупы.

15.

Сидя на лавке у раскрытого окна, Сёрен расчесывала волосы. Утром она
вымыла их шемаханским мылом, и они хрустели от чистоты и слабо пахли
недозрелым яблоком. Еще никогда волосы Сёрен не были таким блестящими и
чистыми, и под гребнем рассыпали искры, как, она слыхала, от поглаженной
против шерсти кошки. Никогда прежде не была Сёрен в таком большом городе,
не жила в таком доме. Высокий, в три этажа. Как удивился бы Бокрин.
Гребень порой замирал в руке, невидящий взгляд скользил по верхушкам
тополей и бурым крышам... На широком выступе под окном бормотали голуби.
Голубь нежно ворковал, поворачивался, распуская хвост; на груди голубки
светились белые крапинки. В небе над Кромой хлопали крылья, птицы
серебряными пятнами мерцали в синеве. Коса Сёрен теплой волной, пушистой