"Ника Ракитина, Татьяна Кухта. Ясень (Сказка) " - читать интересную книгу автора

позвала Велема и пошла с ним к лесу.
Несмотря на свою медвежеватость, Велем ступал легко, сторожко - ни одна
лесина не хрустнула под сапогами, да и Керин словно плыла по колено в
тумане, в запахах росной травы.
Свечерело. Лес впереди выделялся неясной громадой. И между засекой и
опушкой остановилась Золотоглазая и словно бы позвала: звук был неясный,
тонкий, будто лопнула серебряная нитка, или птица плеснула крылом по озерной
глади. Зов этот наполнил душу Велема тоской. Он даже стиснул рукоять меча.
Долго ничего не происходило. Только небо на заходе из алого и
оранжевого делалось смутным, розово-лиловым, а по правую руку от стоящих
зажглась зеленоватая звездочка.
Керин положила ладонь на запястье Велему: стой, молчи, не двигайся -
огромная тень скачками неслась от леса, и остановилась невдалеке, поводя
большой головой.
Серый матерый волчара стоял, пригнувшись, зарывшись передними лапами в
траву, шерсть дыбилась на загривке. Золотые волчьи зенки вспыхивали и
пригасали. Потом волчара словно выдохнул, шерсть опустилась, и он ткнулся
лбом в руку Керин.
Золотоглазая опустилась на колени, утопив руки в густом меху, трепала
волка туда-сюда, как малый ребенок, терлась головой, и он терся об нее,
словно пропитываясь запахом, друг другом, делаясь одним. Потом волк, не
вырываясь из рук Керин, обернулся к Велему. Велем догадался, тоже встал на
колени, чтобы оказаться глаза в глаза. В горле у волка забулькало...
"Как у сытого кота на их печке" - некстати подумалось парню.
Волк обнажил зубы, лениво зевнул и повернулся, больно шлепнув Велема
хвостом. Стал что-то ворковать на ухо Керин.
Это было так нелепо - воркующий волк - что Велем, ухватясь за свой
оберег, лег от беззвучного хохота.
Волк тоже фыркнул, оскалился, точно издеваясь, - и растворился в
темноте.

- ...И что ты ему скажешь?
Румяный, кровь с молоком, Гино, откинувшись на плоском камне, покусал
ивовый прутик.
- Скажу. Мол, недобрый ты человек. Мол, распускай, Мелден, своих
наемников и иди домой, потому как нечестно все это и неправильно, и
подвладные твои...
- А твой конь, - встряла Леська необычайно ласково, - лепешки из сумки
доедает.
- Ах ты! - бортник вскочил.
Но убедясь, что Леська просто-напросто соврала, примчался с прутом
наперевес покарать негодницу.
Над холмом высоко-высоко повис тонкий молодой месяц, звезды походили на
большие ромашки, и, в общем-то, воевать не хотелось. Смех и шутки улеглись
как-то сами собой, Гино протянули динтар, и он запел, глядя на взлетающие в
небо искры.
Умолкли, затаились, слушали.
Даже кони, казалось, стали тише хрупать травой. Холм возносился в ночи.
Густо пахли дикие травы. Медом. Собранным за день солнечным теплом. Словно
никакой войны нет, а вот просто собрались в ночное, беседуют, подбрасывают