"Леонтий Иосифович Раковский. Изумленный капитан " - читать интересную книгу автора

ж, не от ноги, а на караул с плеча! Было б кого слушать, а то - солдатского
полку поручик...
Борютин-большой снова обернулся к печке. Савки там уже не было: он
лежал поперек нар, уткнув голову в подушку.
- Сколько я в первые годы слез пролил, как привезли сюда! - улыбнулся
Возницын.
- Тебе, Артемьич, все-таки легче было - ты до царского смотру уже в
иноземной слободе учился. Помнится, я возвращался из Москвы, а тебя матушка
везла заплаканного...
- Ехали к Густаву Габбе, который содержал немецкую и латинскую школу, -
ответил Возницын.
- Вот видишь, ты уже до Питербурха в чужих людях жил. А его, - Борютин
кивнул на сына, - прямо из девичьей взяли. Парню только шестнадцатый год с
Успенья пошел. Ему бы в свайку играть да голубей гонять, а он тут,
бедненький, над радиксами всякими, прости господи, должен корпеть да
проклятый вахтенный диурнал писать!
Борютин досадливо махнул рукой, налил чарку водки и залпом выпил.
Задышал редькой и чесноком в лицо Возницыну:
- Э, будь я побогаче, я б тогда, ей-ей, на смотр не явился б! Как наш
Веревкин, что юродство на себя напустил. Драгун за ним приехал, а он залез
по уши в сажалку и дурным голосом оттуда кличет. Правда, Веревкину это
дорого стоило, да зато теперь он сидит спокойно в вотчине, на медведей
ходит, а мы тут - ровно цыгане какие...
Борютин отрезал холодного пирога с морковью и жевал.
Возницын задумчиво смотрел на оплывающий в медном шандале огарок свечи.
За пять лет совместной жизни в академии он наизусть знал все рацеи
Борютина-большого.
Возницын знал, что Борютин сейчас начнет проклинать и море и
Санкт-Питербурх ("Согнали на край света, а чего мы тут не видали? Пусть по
морю тот и носится, у кого своей земли мало, а у нас - слава те, господи!).
Знал, что будет неодобрительно отзываться о готовящемся низовом походе
("Только что замирились - опять воевать! А зачем нам этот поход? Без
сарацинского пшена или шелков персидских не обойдемся? Лучше дома за сохой
ходили б - больше проку стало бы!").
Одним словом, старику были не по душе все новые порядки. Да что -
спорить с ним будешь?
Но Борютин дожевал пирог, утерся ладонью и неожиданно заговорил совсем
о другом - о Фарварсоне и о постылой науке:
- А мне, старому, разве легко? Англичанин, папежная, католицкая душа,
Вор-Форсун этот как козел по светелке скачет, слюной брызжет да лает: - Што
ест нумерацио? Што ест аддицио? В голове-то у меня одно: как там моя Домна
Прокофьевна с молотьбой да с государевыми податьми управилась, а тут изволь,
батюшка, точно попугай отвечать. Погоди, как это?.. - Борютин наморщил лоб,
вспоминая: - Арифметика или числительница есть художество честное,
независтное и всем удобопоятное, многополезнейшее и многохвалнейшее... Тьфу
ты!.. - махнул он рукой.
Возницын рассмеялся.
- Однако за три года - как "Отче наш" выучил!..
- Вам, молодым, хорошо смеяться - вы все субтракции да мультипликации
легко затвердите, а вот таким старикам, как я или Пыжов из второй роты, уже