"Лобсанг Рампа. История Рaмпы (Скитания разума)" - читать интересную книгу автора

осталось для меня за семью печатями, ибо с легкостью мысли я проникал на
заседания всех Высших Советов мира. Главы всех стран проходили передо мной
нескончаемой чередой, и ничто в их мыслях не было для меня сокрыто.
- Теперь же, - думал я, поднимаясь с помощью лам на непослушные ноги, -
теперь мне придется рассказать обо всем, что я видел и испытал, и что
дальше? Возможно, вскоре я буду подвергнут другому подобному испытанию, а
после отправлюсь странствовать по Западному миру, навстречу предсказанным
мне тяготам и лишениям.
Уже имея за плечами многие годы учебы и лишений, я покинул Тибет. Меня
ждала новая учеба и еще более суровые невзгоды. Оглянувшись с высоты горного
перевала, я видел, как первые солнечные лучи выглянули из-за хребтов и
коснулись золотых храмовых крыш, придавая всей картине захватывающую
красоту. Долина Лхасы казалась погруженной в сон, и даже молитвенные флажки
дремотно колыхались на своих шестах. У Пар-го Калинг едва виднелся караван
яков. Торговцы, эти ранние, как и я, пташки, отправились в Индию, я же
свернул в сторону Чунцина.
Мы переваливали через горные хребты, идя по тропам, проложенным в Тибет
торговцами чаем, плиточным чаем из Китая, тем самым чаем, который вместе с
тсампой составлял основную пищу тибетцев. Шел 1927 год, когда мы покинули
Лхасу и направились в Джатанг, небольшой городок на берегу Брахмапутры.
Дальше наш путь лежал в Кандин, на равнины, через густые леса и долины,
поросшие влажной растительностью, где само дыхание причиняло нам сильные
страдания, потому что все мы привыкли дышать на высоте 15000 футов или еще
выше. Равнины с их тяжкой давящей атмосферой действовали на нас угнетающе,
сжимали наши легкие, и мы словно утопали в воздухе. Но день за днем мы
продолжали путь, пока, преодолев больше тысячи миль, не достигли окраин
китайского города Чунцина.
Устроившись на привал, наш последний совместный привал, ибо наутро мои
спутники отправлялись в обратный путь в нашу любимую Лхасу, мы провели ночь
в печальных разговорах. Я был сильно расстроен тем, что мои товарищи, моя
свита уже обращались со мной как с человеком, погибшим для мира, осужденным
на жизнь в равнинных городах. Итак, поутру я отправился в Чунцинский
университет. Почти все его профессора и преподаватели делали все возможное,
чтобы помочь студентам преуспеть в науках, и лишь ничтожное их меньшинство
было трудным в общении либо страдало ксенофобией.
В Чунцине я изучал хирургию и лечебное дело. Я учился также
пилотированию самолетов, поскольку вся моя жизнь была предсказана до
мельчайших подробностей, и я знал, - и это вполне оправдалось в будущем, -
что впоследствии буду много заниматься медициной и летным делом. В ту пору
до Чунцина лишь изредка доносились глухие раскаты близившейся войны, и
большинство жителей этого древнего, но уже современного города жило
сегодняшним днем с его обычными радостями и занималось будничными делами.
Это было мое первое посещение крупного города в физической форме,
собственно, даже первое посещение вообще какого-либо города за пределами
Лхасы. В астральной форме я успел к тому времени побывать почти во всех
крупнейших городах мира, что, впрочем, под силу всякому при известной
практике, поскольку в астрале нет ничего трудного и ничего магического. Это
не труднее ходьбы и гораздо легче езды на велосипеде, так как на велосипеде
приходится все время держать равновесие. В астрале же надо всего лишь
использовать способности и качества, которыми мы наделены от рождения.