"Е.Б.Рашковский, А.Я.Гуревич и другие. Человек в истории: Личность и общество " - читать интересную книгу автора

неотступно, но пользоваться ими с надлежащей методологической разумностью
чрезвычайно трудно. Ибо нет в нашем научном словаре более затрепанных,
стертых, неопределенных слов. Они мелькают в заголовках тысяч статей и
книг, нагруженные часто несхожими и сбивчивыми социологическими значениями.
Они же - идеологические клише, употребляемые с привычно одобрительными, а
порой изобличительными интонациями (если "личности" противопоставляется
"соборность" или говорят, что "индивидуальность" - это хорошо, но
"индивидуализм" - очень плохо) . Наконец, способна навести уныние и вовсе
сбить с толку нелепость бытового употребления этих слов, по несчастью
одновременно столь обязывающих и глубоких для истории и теории культуры.
Пожалуй, только само слово "культура" стало в такой же степени мусорным и
бессмысленным.
Расхожие обороты ("удостоверение личности", "не переходить на
личности", "культ личности") подразумевают попросту отдельного человека: вот
этого, а не того. Точно так же: "индивидуальные заслуги" или "индивидуалист"
(якобы тот, кто "тянет одеяло на себя" или, в лучшем случае, упрямо стоит на
своем, "выпячивает" свое "я"). "Личность", "индивидуальность" или "индивид"
поэтому на каждом углу звучат синонимически. Ценность же и смысл отличий
одного человека от другого (и самой возможности осознания таких отличий)
ставится обиходно в зависимость от добавления к любому из этих слов
какого-нибудь оценочного определения вроде: "выдающаяся личность",
"преступная" или "добродетельная", "ничтожная", "энергичная", "пассивная",
"эгоистичная", "любвеобильная" и т. п. Все внимание переносится на предикат,
логический же субъект высказывания остается пустым. Или его наделяют тоже
предикативным значением - при оценке того или иного индивида, который,
оказывается, бывает или не бывает "личностью" и "индивидуальностью" или
бывает ими в большей или меньшей мере; как будто это некие возможные
положительные и поддающиеся измерению свойства конкретного человека, а не
регулятивные культурные идеи, в свете которых данное историческое общество
(я думаю, только начиная с Западной Европы нового времени) склонно судить о
людях. В том числе и о тех, кто жил в обществе совсем иного
социально-культурного типа, т. е. в обществе, которое было незнакомо с этими
идеями и само своих членов так никоим образом не оценивало.

Историки, надо сознаться, обычно тоже пользуются терминами "личность",
"индивидуальность" в бытовом плане, имея в виду всего лишь некоего
персонажа, которому можно дать какую-то психологическую и моральную
характеристику, который вообще чем-то выделяется. "Личность" Александра
Македонского, Юлиана Отступника или императора Павла I - это нечто об их
нравах, поступках и пр. - словом, о них как о конкретно существовавших
людях взамен почти условных именных бирок, прикрепляемых к событиям,
ситуациям. Однако исследователи при этом отнюдь не затрагивают
субстанциональное качество, которое логически высвечивало бы, выстраивало
исторически своеобразное мироотношение и поведение этих людей.

Историки пишут также, допустим, о "личной зависимости" как существе
феодального земельного держания или в целом о "личностном" характере
социальных связей в средние века, не всегда задумываясь над тем, что к
новоевропейскому понятию личности подобные зависимости и связи не имели -
главное же, принципиально не могли иметь - ни малейшего отношения. Как раз